К. Ларина ― У нас сегодня хорошие люди в студии, я очень рада. У нас парад хороших людей открывает Владимир Вишневский. В. Вишневский ― Спасибо. Здравствуйте, друзья. Я хороший. К. Ларина ― Приветствую, Володя, здравствуйте. Владимир Вишневский, поэт и человек, сегодня в нашей студии. Я напомню для наших слушателей номер SMS: +7 (985) 970-45-45 – для ваших вопросов Владимиру. Как вы знаете, Володя не только пишет, но и читает сам всё, что он пишет, и делает это блестяще. Поскольку «Дифирамб», то вот мой и первый мой дифирамб. В. Вишневский ― Спасибо большое. Дай бог не последняя похвала сегодня. К. Ларина ― Я, конечно же, освежила в памяти творческую биографию Владимира Вишневского, и меня совершенно поразила там одна фраза, которая сначала меня напугала. В. Вишневский ― Ну-ка, ну-ка? К. Ларина ― «Всё мимо меня прошло! – говорю я. Думаю: – Я его знаю сто лет!» С 2001 года снимается в кино, снялся более чем в 20 фильмах. В. Вишневский ― Да, это есть. К. Ларина ― А дальше следует фильмография. Я сейчас хочу просто прочесть роли, которые исполнял Владимир Вишневский за последние годы. В. Вишневский ― В двух-трёх фильмах можно было не сниматься, но я благодарен всем режиссёрам. Спасибо. К. Ларина ― Это роли! Это не просто так. Дед Мороз; провинциальный поэт; конферансье; Боря, брачный аферист; Аркадий, радионачальник; Аркадий, тамада; адвокат; пиарщик; мошенник Лёва; лавочник Лейбович; ветеринар; аферист; Валерий Борисович, профессор журфака. Нравится! (Смех.) В. Вишневский ― Вот всем этим я мог стать, это всё такая альтернатива. На самом деле у меня любимая роль в фильме «Бомба для невесты» режиссёра Павловского, где роль вдруг стала главной по ходу, чего я не хотел, и даже было неудобно перед актёром замечательным, которого она как бы чуть-чуть притеснила. Эта роль – шоумен с грустными глазами, у которого дома всё плохо, а на работе он говорит: «Дорогие друзья! В этот прекрасный…» Но, тем не менее, хотелось её сделать человеческий. А роль подлеца, директора филармонии, который понуждает русскую певицу, тоже хотел сделать живой на своём скромном уровне. Знаете, я хочу, не теряя самоиронии, с этого начав… Раз уж так любезно Ксения начала, спасибо, с моего увлечения. Это отдушина – пожить в условиях киносъёмки, попитаться кинокормом, поночевать в гриме, изменить слова. Мне всегда разрешают переписать и улучшить слова, у меня просто инстинкт скромного литератора: «Можно я лучше напишу?» Сделать… «Стоп! Всё, спасибо! Снято. Всё, больше не надо». Вот это всё, конечно, развлечение… К. Ларина ― Но это роли, Володя, это же не просто так, не в образе Вишневского появляется Вишневский, а именно… В. Вишневский ― Пока рекламаций не было. Я даже благодарен тем, кто меня снимал с тех ролей, с которыми не надо было играть: восточного торговца, которого сыграть так же трудно и банально, как пьяного сыграть сегодня в кино после Мягкова, скажем. Я благодарен тем, кто меня уберёг. Но бывали случаи очень характерные, когда мне предлагали роль и говорили: «Извините, Владимир Петрович, мы не можем, чтобы в роли израильского посла просвечивалось лицо человека, от которого ждут стихов, одностиший». Поэтому лицо пока ещё, слава богу, ассоциируется с другой деятельностью прямой. Спасибо, что и в кино иногда… Поэтому, может быть, к следующему эфиру я уже буду говорить: «Всякий раз, когда я работаю над новой ролью…» Спасибо. К. Ларина ― Вообще-то, конечно, действительно для меня страница ваша не слишком открытая, что касается кинокарьеры, но она внушает, список достаточно такой… В. Вишневский ― Спасибо. Ищешь каких-то отдушин – и тем радостнее возвращаешься в кабинетное уединение, к столу, к книгам. К. Ларина ― Давайте мы начнём уже список благодеяний наш, поскольку книжка… Я не знала, когда я звала Владимира сегодня в эфир… Я просто поняла, что мы давно не виделись, и как-то хочется встретиться уже. В. Вишневский ― Спасибо, что увиделись. К. Ларина ― И вдруг потом, когда открыла его страничку в Facebook, увидела, что у нас получился рояль в кустах – что вышла новая книга, она вот у нас на столе. И эту книжку Володя ещё будет представлять и вам, дорогие друзья, вы сможете поговорить с ним напрямую. Давай мы скажем – где, когда, чего. В. Вишневский ― Я хочу сказать спасибо, что вы обратили на это внимание. Мы пошутили насчёт кино, хотя, если я что-то делаю, то всерьёз. Главный признак жизни, который пока ещё может подать литератор в России, не сочтите за благоглупость – это выпустить книжку, не электронную, а именно рутинного вида, в переплёте, которую можно потрогать. Ни с чем не сравниваемый кайф для всё ещё пишущего и всё ещё издающегося – это подержать книжку, подарить её Ксении в эфире, кому-то из вас, друзья. Книжка – характерно, что Ксения узнала о ней через социальную сеть, на которую я тоже подсел в своё время. Эта книга – именно мой интернет-дневник, мой дневник фейсбучный. Поэтому я так и назвал её – «Акын online, или Любимая, я знаю, ты в сети». Хотелось, чтобы это характерно звучало. Я просто построил распечатку своих возгласов, откликов на события, при этом какие-то стихи были и не новые, которые я повторял. Расшифровка – она была ещё в досетевую эру. Я сказал про себя так: Обстановка в стране такова, что мне трудно найти слова. Но я сам – ура! – не таков, чтобы здесь обойтись без слов. Вот я не обхожусь без слов, которые сегодня можно выкладывать. Смотрите, у нас время каких глаголов сегодня? Глагол «выложить» – самый, что называется, востребованный, трендовый. «Жить, чтобы выложить» – это на обложке… К. Ларина ― Кстати, «повесить» тоже. «Повешу у себя на странице». В. ВИШНЕВСКИЙ: Это отдушина – пожить в условиях киносъёмки В. Вишневский ― «Повесить». Ну, вообще есть более глаголы… «Распилить», «занести»… Время глаголов. Время наше выражается глаголами. «Слить», «спалить» – вот это всё глагольное время. Время не очень правильных этических глаголов, но они принадлежат русскому языку. В общем, я проникся такой задачей. Про другую книжку я, может быть, успею сказать позже, которую я сейчас сдаю, она совсем другая. Но вот книжка, которая вышла – спасибо, что вышла – это мой сетевой дневник. И там соответствия, так сказать, событиям искать не надо, хотя оно есть. Довольно жёсткие стихи, которые вырезали бы из телевизора. К. Ларина ― Может быть, что-нибудь прочтёте? В. Вишневский ― Знаете, что я хочу сказать? Вот смотрите. Я надеюсь успеть сегодня сказать о главном – о русском языке. К. Ларина ― Да, мы любим. В. Вишневский ― Как я говорю: «На едином аварийном пространстве нашей уже объятной страны самые мощные стихи – это русский язык». И когда цитируют тургеневские знаменитые слова, забывают о том, чем они заканчивались. Я позволю себе процитировать. Освежите для себя тоже. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» – это знают все. А вот забывают, чем заканчивается этот пассаж классика: «Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?» Вот эти слова забывают, а они, может быть, становятся ключевыми. Если успеем поговорить, как язык даёт проговориться людям, как он даёт самоохарактеризовать себя людям самых разных социальных страт… К. Ларина ― Как он раздевает человека. В. Вишневский ― Как раздевает. Смотрите, пример, не удержусь от одного примера. Пример не без позитивности. Когда я знакомлюсь с людьми самыми разными (будь они народными избранниками), я исхожу из какой-то такой приветливой нормальной установки. Что я могу предложить? Я не могу предложить кого-то проспонсировать. Я могу пригласить на собственный вечер, подарить книжку – это мой капитал. И я одного довольно симпатичного такого чиновника класса А, с которым я познакомился, мы обменялись визитками… Я ему простодушно говорю: «Приходите на мой вечер», – вот как я сегодня я буду, может быть, звать на свой вечер 29 апреля (об этом ниже). Я говорю: «Приходите на мой вечер». Знаете, как он мне сказал? Я говорю без галимого стёба и осуждения, но я говорю о том, как человек не мог не сказать, как ему присуще. Он, глядя на меня, сказал: «Да-да! Я как раз за то, чтобы поддерживать такого рода контакты». Вот я для него – контакт такого рода. И слава богу. (Смех.) Я такого рода контакт. И поэтому такого рода контакты, которые на «Эхе Москвы» приняты, они для меня более органичны. К. Ларина ― Володя, а вот как вообще изменила вашу жизнь эта виртуальная история, поскольку мы все на это дело подсели? В. Вишневский ― Подсели. К. Ларина ― И у меня такое ощущение, что мы живём в каком-то действительно стеклянном доме. Но при всех минусах есть один огромный плюс: у меня ощущение какой-то невероятной круглосуточной близости с моими близкими друзьями. Правда? В. Вишневский ― Безусловно. Вы знаете, это великое благо – Интернет. Это то море, которое омывает разные материки. И всё время есть угроза корейского варианта развития событий, когда пугают запретом Интернета. Как я написал: «На много лет нам будет Интернет без права переписки». Это, к счастью, невозможно. Дай бог, хотя… Вот многоточие. Великое благо – Интернет. Такое, что трудно представить, как мы жили до этого, как мы жили в эру домобильной связи, когда я мог сказать: «Я в юности все двушки прозвонил». В. ВИШНЕВСКИЙ: Время наше выражается глаголами Вы знаете, я хочу сказать не о себе. Когда говоришь о молодых поэтах (как говорится, «пора работать с молодёжью»), я вспоминаю свою бесправную литературную юность, когда я был благодарен кому-то, я всех помню, кто мне помогал когда-то. Но сегодня благодаря Интернету ничто хорошее замолчать нельзя. Я говорю о молодых поэтах. Допустим, если что-то есть хорошее и стоящее – это станет достоянием интернет-пространства. Вот одно это уже. Я уж не говорю про то, что и какие-то ужасные вещи становятся всё-таки достоянием той самой гласности. Поэтому великое благо, что есть Интернет. И слава богу. Это последняя территория свободы всё-таки. Можно пафосно утверждать, но это так. Поэтому эти все глаголы – «выложить», «понять» и «перепостить», как я сформулировал… Вот опять же – язык. На слуху было одно выражение понятное, вы сейчас вспомните этот период исторический недавней новейшей истории, когда говорили: «Оскорбление чувств…» Кого? Да? Я изменил одну букву – и получилось: «Оскорбление чувств ворующих». Это опять же русский язык. И после этого даже пришла в друзья одна известная… Валерия Новодворская просто в друзья после того, что был этот пост. Не то чтобы это почётно, но просто мы не были близко знакомы, почти вообще, но тем не менее. Я к тому, что та коммуникативная роль Интернета и этих социальных сетей, которые есть – это, конечно, великое благо, которое хочется ценить, пока оно есть, а не потом, если, не дай бог, что-то. «Композитор пел мне песни, и стихи читал поэт» – все занимают свои функции. У меня есть одно стихотворение, которое через пару лет не будет смысла читать, может быть – не потому, что оно так банально устареет (хотя не без этого). Оно для меня особое именно в смысле времени, как оно само себя дописывают. У меня есть стихотворение, которое само себя дописывает. Не в плане какой-то конъюнктуры, хотя, естественно, сверяясь со временем. Я его могу прочитать, если стихи уместны в сегодняшнем эфире. К. Ларина ― Конечно. В. Вишневский ― Оно ключевое для этой книжки. Повторяю, она называется «Акын online, или Любимая, я знаю, ты в сети». Оно требует некоторой преамбулы. В отличие от «лихих девяностых», которые принято так иногда не бескорыстно ругать, совсем забывая, что там было хорошее, кроме перестрелок… Как я когда-то написал: Я был тогда ещё подростком и то и дело грудь просил, когда Гусинский с Березовским ввели христианство на Руси. Ну, это уже «Хроника времён». Но потом наступили так называемые нулевые, которые сейчас называют тучными, тучные нулевые. Для нас, меня и уважаемой культовой ведущей Ксении Лариной, они не были, наверное, совсем тучными, но относительно нулевыми они были. Я в 2007 году написал некое стихотворение – вот опять же с приветом русскому языку, с приветом социально окрашенному языку. И с тех пор это стихотворение себя дописывает. Причём тут в конце обозначен предел. Я перестаю о нём говорить прозой, я просто его прочитаю. Стихотворение, повторяю, 2007 года: …Во как сегодня – не чайники, а продвинутые начальники, актуальные наши докладчики, разрешённые барабанщики, – как насобачились эти ребята быть с двадцать первым столетием запанибрата, вслушайтесь, как говорят-то, как имеют его в виду: «Это мы освоим ещё в седьмом году. А это вот будет обеспечено в ноль восьмом году, как и намечено». И о девятом годе – в том же мужском роде. Тем более что уже в начале десятого года в Москве и области улучшится погода – по программе проекта «Единая Природа». И это – новое проявление не только атмосферного давления!.. А не далее, как в двенадцатом, всем нам будет модернизация. А в тринадцатом-то году станет многим уже вмоготу. А в четырнадцатом – так нам и надо! – разразится Олимпиада. И в награду за первородство – как победа в единоборстве, нам обломится Полуостров. А к пятнадцатому-то году заживём – и не зная броду. Я и сам к шестнадцатому году выйду и пойду на коду. А там и семнадцатый год неотвратимо грядёт. К. Ларина ― Да… То есть практически предсказание будущего. В. Вишневский ― Знаете, как? Опять же, если опускаться на уровень даже не стёба, а просто сетевых высказываний: «Как предсказал аналитик из Бруклина, зима в России в этом году будет небывало календарной». К. Ларина ― А если всерьёз, Володя, вот та реальность, которая сегодня нас окружает и в которой мы живём, насколько предсказуема была для вас? Или, может быть, в какой-то момент она стала предсказуемой? В. Вишневский ― В какой-то момент она стала непредсказуемой, я думаю. Потому что, конечно, со словом «предсказуемая» можно по-разному импровизировать. Мне кажется, была предсказуемая непредсказуемость. Это уж не совсем стёбный ответ. Какие-то вещи всё равно невозможно было предсказать. Всё как-то по третьему сценарию происходит, но всё-таки в сторону жёсткости, в сторону пессимистического сценария, что тоже не может быть бесконечным. Поэтому, конечно, не впадая в какую-то аналитику несвойственную, которую невозможно вот так просто из моих уст, наверное… Но действительно какие-то вещи невозможно было предсказать. Вы знаете, ведь всё уже сформулировано. Опять же, оговорки все в России – они знаковые. Алгоритм новейшей истории: что-то пошло не так. Это оговорка из уст, по-моему, даже без имени комментатора какого-то или девочки из телевизора. Я даже помню, что это было связано с пуском чего-то. К. Ларина ― Это не девочка была. Это был молодой человек, ведущий новостей. В. Вишневский ― А, он сказал: «В какой-то момент что-то пошло не так». К. Ларина ― Что же он там комментировал? По-моему, запуск ракеты. В. Вишневский ― Пуск «Булавы», что ли? К. Ларина ― Да, да, в прямом эфире. В прямом эфире этот триумф отечественного ракетостроения должен был произойти, а получилось… В. Вишневский ― «Что-то пошло не так». К. Ларина ― Вот он и сказал: «Что-то пошло не так». В. Вишневский ― Вообще, я хочу сказать, что язык творят пресс-секретари разных ведомств по связям с общественностью. К. Ларина ― Начиная с самого главного. «Красная площадь не резиновая», – из последнего. В. Вишневский ― Смотрите, сколько знакового такого. Опять же, не ловя блох… Могут сказать: «Патриарх пропустит похороны». «Пропустит» – какое слово! Это что, игра календарная? К. Ларина ― Матч. В. Вишневский ― «Пропустит». Значит, следующий точно? «Пропустит». Как можно так говорить? «Эти похороны пропустит». Или, например, пресс-секретарь силового ведомства говорит: «Девушка пыталась избавиться от улик путём проглатывания ювелирных украшений». Получается, что ты выжил путём проглатывания ежедневных обид. Это я уже экстраполирую. Это опять же русский язык. Я понимаю, что мы ещё были впечатлены до недавнего времени словесным словотворчеством Виктора Степановича Черномырдина. Самобытный русский человек, кстати, и недаром он оставил после себя такое наследие. Первые его перлы были настолько хороши, что вызывали подозрение, что всё-таки работают спичрайтеры, особенно вот это: «Хотели как лучше…» К. Ларина ― «Никогда такого не было, но вот опять». В. Вишневский ― Да. Он был заряжен таким алгоритмом, что он не мог не говорить смешно. «Мы не можем никому делать в ущерб себе». К. Ларина ― Он в какой-то момент, если вы помните… В. Вишневский ― Стал работать на себя. К. Ларина ― Да, стал заложником. Он понял, что это… В. Вишневский ― От него это ждут. Но тем не менее. Понимаете, я не думаю, что он спланировал такую фразу: «Больше ничего говорить не буду, а то опять что-нибудь скажу». Ведь это ноу-хау для выхода из любого спича на любой трибуне высокой. К. Ларина ― Простите, недаром каждый год у нас такая новая игрушка в Интернете, уж тем более вы об этом знаете: подводим итоги, слово года определяем, вот самые популярные слова года. В. Вишневский ― Кстати, я упустил в какой-то момент. Столько слов года! К. Ларина ― Да, да. И они, кстати, очень здорово отражают прежде всего политическую картину дня, поскольку у нас политизированное общество, а уж интернет-сообщество тем более. Но это не от хорошей жизни, наверное. В. Вишневский ― А посмотрите, как премьер сказал замечательно. Я не знаю, вот он втайне улыбнулся, что называется, был тут стёб? «Рубль избыточно переослаблен». К. Ларина ― Красиво! Нет, потому что должен быть какой-то позитивный заложен смысл во всём – и в том, что падает, и в том, что не растёт, и в том, что разбивается. Интонация должна быть позитивная. В. Вишневский ― Позитив. Я хочу сказать, что опять же… К. Ларина ― Поэтому «мусорный рейтинг» особенно неприятно слышать. В. Вишневский ― Неприятно. При этом если ещё учесть, как называется агентство, которое нам его присваивает (Moody’s – прим.), это всё для русского уха… Потому что все эти слова ты говоришь, когда тебя прессуют где-нибудь на границе с Америкой, и ты становишься свирепым патриотом: «Ну, – думаешь, – пиндосы». Тебя прессуют. Я, кстати, помню, как мы… Один пример боюсь упустить, но тем не менее. Понимаете, для меня закончилась целая эпоха вообще и жизни, и дружбы, хотя я дружил и дружу с Аркадием Аркановым, который ушёл. К. Ларина ― Мы об этом отдельно поговорим. В. Вишневский ― Я просто хочу сказать. На границе, когда тебя прессуют, и ты просто человек без лица, тем более с моими ещё усами восточными… Я – человек кавказской внешности с русским паспортом. А тут по каким-то знакам идентификации лица где-то проведут тебя… Поэтому становишься на границе с Америкой свирепым патриотом. К. Ларина ― Это Владимир Вишневский. Напомню, сегодня мы говорим обо всём, и говорим на чисто русском языке. В. Вишневский ― На чисто русском, что ценно. К. Ларина ― Дорогие друзья, ещё раз напомню номер SMS: +7 (985) 970-45-45. В следующей части продолжим наш разговор. Уже прозвучало имя Аркадия Михайловича Арканова в нашей студии, и я бы очень хотела, чтобы мы подробнее о нём вспомнили, поскольку действительно Володя и дружил с Аркадием Михайловичем, и работал с ним, и выступал с ним очень часто вместе на одних концертных площадках. Я даже знаю, что совсем недавний цикл «Вечеров» планировали вместе провести, но вот так остался один… В. Вишневский ― Так это было вместе, да. К. Ларина ― Сейчас новости, а потом продолжим. НОВОСТИ К. Ларина ― Возвращаемся в программу. Напомню, сегодня у нас в гостях поэт Владимир Вишневский. И мы перед перерывом вспомнили про Аркадия Михайловича Арканова. Мне бы хотелось, чтобы подробнее рассказал Володя о своей дружбе с этим удивительным человеком, легендарным человеком. Во время перерыва показал мне маленький флаер такой, афишку целого тура, целого турне, которое должно было пройти вместе с Аркадией Михайловичем, но не получилось. В итоге один ты ездил? В. Вишневский ― В феврале мы ездили вдвоём по Прибалтике с большим, нормальным успехом. Это программа такой культуры дружбы народов, называлась «Еврейские песни о главном». К. Ларина ― А вы там и пели, и плясали, и стихи читали? В. Вишневский ― Нет, пели там молодые артисты из Театра еврейской комедии, но я как ведущий всё-таки вносил баланс. Тут ключевые слова – «песни о главном» без всякого стеснения. Я хочу сказать, говоря об Арканове – это огромная тема и целый мир, который теперь перешёл в область воспоминаний, увы. Хочется избежать употребления личного местоимения «я», но, наверное, не удастся совсем. Меня связывает с Аркадией Аркановым 15 лет активного общения и, соответственно, совместной работы, потому что мы с ним объездили несколько стран: Америка, Израиль, Венгрия… Но мы объездили и такую страну, как Родина – Россию. Мы были в разных глубинках. Огромный массив впечатлений совместных. Мы дышали брызгами Ниагарского водопада, и мы бывали где-то в других экзотических местах, где-нибудь в глубинке российской. К. Ларина ― Жалко, не взяли с собой камеру. Я себе представляю эти диалоги Арканова и Вишневского, которые стоят над Ниагарским водопадом, и что они при этом говорят. В. Вишневский ― Мы говорили обо всём. Мы говорили, например, о спорте, потому что так, как мы знаем спорт с ним, мало кто… Ну, лично моё увлечение – спортивная статистика и история советского спорта, история профессионального бокса. Но как мы вспоминали футбол! Мы болели за одну команду – за «Торпедо». Надеюсь, это не реклама при том месте, которое наша любимая команда занимает. Мы вместе курили сигары в специально отведённых местах и боролись за права курильщиков, что актуально. Мы были сопредседателями клуба сигарного. Вы знаете, такие шедевры общения, которые с ним можно было производить и запоминать – это что-то особое. В. ВИШНЕВСКИЙ: Это великое благо – Интернет. Это то море, которое омывает разные материки Я хочу сказать, что я сам не юный человек и никем уже не восхищаюсь. Но вот им я восхищался. Вот мне было приятно быть с ним младшим товарищем. Мне было приятно получать его одобрения. Мне было приятно подвозить его на машине и рулить при нём, как мальчишка. И мне было приятно и важно делать какое-нибудь доброе удобство за кадром и не афишировать это. Чтобы я не афишировал своё благодеяние? Да это не я! А вот с ним было так. Этот человек меня восхищал прежде всего своим действительно чувством достоинства и стиля. Известно (это почти банально, и на панихиде об этом говорили) его чувство стиля, как он все делал, как он держал рюмку красиво. Но он никогда этого не выпячивал, это было истинным стилем. Он никогда это не подчёркивал, не педалировал. Слово «самопиар» – это не про него было. И тем не менее, его неулыбчивая манера, соотносимая с комиком мирового кино Бастером Китоном… Ну, понятно, мы общались в кругу, где удачная шутка или реприза профессионала засчитывается мрачной констатацией: «Смешно». У него были прекрасные свежие мозги, генерирующие новое. Причём было ощущение, что талант с годами просто расцветал. Я не говорю о том, о чём должны знать. За всей этой телевизионщиной даже в его исполнении это телевидение было хорошее и благородное. Хотя он был и в поп-форматах хорош, где-нибудь в Юрмале выступал прекрасно. К. Ларина ― «Вокруг смеха». В. Вишневский ― «Вокруг смеха» он вёл на канале «Культура». К. Ларина ― А «Белый попугай» замечательный? В. Вишневский ― «Белый попугай», где я, так сказать, стажировался, а он сидел и переживал, не сорвусь ли я с роли, придуманной роли кота. Я видел, как он сидит, волнуется, чтобы я не сорвался с роли. Дело в том, что нельзя забывать, что это прежде всего хороший писатель, замечательный прозаик. Я сейчас в машине слушал (ещё до того, в эру до того), как он читает свою прозу. У меня с детства любимый рассказ «Прыжок в высоту с разбега», напечатанный ещё в той «Юности». К. Ларина ― Я тоже помню, про девочку. В. Вишневский ― Да, «Рукописи не возвращаются». Это очень хорошая проза, адекватная, лапидарная и образная, очень точная проза. Он прекрасно писал. И это осталось. У него, кстати, один знаковый рассказ был, увы: «Едва меня похоронили, раздался звонок из журнала «Девять дней»". Интервью вот оттуда. К. Ларина ― Такой чёрный юмор. Ну, это аркановский юмор. В. Вишневский ― Чёрный юмор… Вы знаете, мы с ним одинаково смотрели на чёрный юмор. Если он со вкусом и с чувством меры, пусть он лучше будет в словах, чем в жизни. В жизни столько чёрного стёба, в новостях… Вот когда начинаются новости: «Как стало известно…» – ничего хорошего не жди. Это же только нашему уху понятно такое словосочетание «в подъезде собственного дома». Ну, это опять о языке. Это только нашему уху понятно, что это такое. Так вот, Арканов. Понимаете, столько можно вспоминать. Я даже не хотел бы здесь, злоупотребляя… К. Ларина ― А написать? В. Вишневский ― Вот с Аркановым эпизод. Как не вспомнить эпизод. Я какие-то вещи стал записывать по ходу нашего общения, больше всего желая, чтобы они не пригодились. И вот сейчас мне приходится их расшифровывать. Вот я помню, мы были на гастролях в Израиле. Я стою на балконе и смотрю, как он внизу стоит и покуривает. Я вижу – он смотрит на небо. Я попытался издалека проследить. Вижу – на небе что-то движется. Я понял, что он смотрит за движущимся предметом. Я вижу, как он достаёт телефон и начинает звонить мне. В Израиле позвонить мне можно только через Москву. Он говорит: «Вова, Вова, ты видишь там что-то?» И мы с ним созвонились в Израиле и обсуждаем НЛО, которое летит. К. Ларина ― Эту фигню. В. Вишневский ― Эту фигню, которая летит. Ну разве это можно забыть? Созвонились, блин. (Смех.) Я говорю: «О, по-моему там что-то летит». А какой он был… Вот принято считать, что талантливые, не без гениальности люди должны быть рассеянные. Какой он был обязательный! Я сам на своём скромном уровне стараюсь быть таким, помню все свои даже ресторанные обещания. Как говорится, моего скромного таланта хватает, чтобы помнить, что я обещаю. А будь я другим, сейчас бы меня ждали тут часами и звонили бы по отключённому мобильнику. Насколько он был ответственный человек! Он был председателем жюри конкурса «РЖД зажигает звёзды!», молодёжь по всей стране. Как он подробно несколько часов в жюри оценивал каждый номер! Что теперь в этом жюри? Я не знаю, кто может его заменить, и здесь кто его может заменить. И поэтому, конечно, до 22 марта я надеялся, что он вернётся на маршрут, всё меньше и меньше, передавал привет зрителям. А потом уже этот весёлый по замыслу концерт начинался всё-таки с поминовения. Люди вставали, звучал реквием из фильма «Список Шиндлера» в память Арканова. А потом я старался говорить без всякой наработки: «Наверное, Арканову будет приятно, если вы проведёте вечер, как вы задумали». И мы снова здоровались и проводили, как ни в чём не бывало. Я читал какие-то вещи, цитировал его. Но лучше всего, чтобы этого не было, конечно. Знаете, что? Я хочу последнее сказать. У меня была иллюзия, – как самая долгая иллюзия детства, что есть Дед Мороз и ёлка, – у меня была последняя иллюзия в мои преклонные годы, что он будет всегда. К. Ларина ― Кстати, когда смотришь, у него всё-таки длинная жизнь, он прожил длинную жизнь. И до самого своего конца он как-то не успокаивался. И он сколько всего успел! Меня всё время поражало… Я поняла, что это черта его природная – азарт, – которая могла выражаться в страсти к карточной игре или к ипподрому. Но, с другой стороны, и всё, что касается творчества – это гнал азарт. «И петь могу и хочу. Попробую петь. Хочу попробовать провести передачу. Хочу про это…» В. Вишневский ― Знаете, у него не было такого, что азарт ради азарта. Я благодаря Арканову… Вот сейчас моя книжка должна взрывать банальности и банальный юмор – там то, как не надо шутить. Но есть баналогема, которую я на примере, допустим, Арканова попытался переосмыслить: «Талантлив человек талантлив не во всём, а только в том, за что берётся». Вот он стал петь, он выпустил диск джазовый. К. Ларина ― Прекрасный. В. Вишневский ― Его раздавали на поминках. К. Ларина ― «Джаз моей мечты», по-моему, называется? В. Вишневский ― Да. И он потрясающей музыкальной культуры человек. И всё это было настолько… И эта его неспешность, его основательность, его неумение суетиться, торопиться. И всё это было для меня контрастом с собой, допустим. Это было общение совершенно драгоценное. Но я успел это понять при жизни. Я понимал, что когда-нибудь, если кто-то кого-то переживёт, этого будет не хватать. И так оно, увы, и получилось. А всё получается, знаете, быстрее, чем кажется, лавинообразно. У меня есть такие четыре строчки (извините, что я цитирую): … И в обманчивом вялотечении обозримого настоящего не утрачивать ощущения чрезвычайности происходящего. Вот всё, что было с его участием, я воспринимал уже как нечто чрезвычайное и драгоценное – едем ли мы в купе куда-то, ждём ли мы самолёт и решаем кроссворды, что он тоже делал гениально. Я это цедил и ценил, слава богу. Хотя от этого не легче сейчас… К. Ларина ― Если говорить наоборот, посмотреть в другую сторону от себя – в сторону поколения другого, которое уже выросло без советской власти, может быть, даже родилось уже после советской власти. Насколько вам понятны эти люди? Вы их чувствуете, понимаете? В. Вишневский ― Я, конечно, понимаю, про себя, что я родом из Советского Союза, и это будет всегда. Я перестал употреблять слово «совок». Не потому, что, так сказать, есть истошное уважение к прошлому своему, какому-никакому. Я, конечно, людям, которые не конспектировали, как я, в институте политэкономию социализма (я упрощаю), завидую их стартовым возможностям, их интернет-юности. При этом никогда эти малодушно-поколенческие в духе ворчания оговорки, что у них нет нашей романтики… Есть другая романтика, и слава богу. Понимание есть, непонимание тоже есть – и, наверное, это нормально. Хотя объяснение «это нормально» – это такое малодушно-сглаживающее объяснение. К. Ларина ― Они приходят, допустим, на ваши выступления? В. Вишневский ― Приходят, в меньшей степени. Но, конечно, всё-таки моя аудитория, как это ни печально констатировать – 25 и выше, а то и за 30. Потому что есть даже те клише словесные, которые понятны поколенчески. Опять же, я цитирую иронически. Вот в ту пору, когда я невольно создал этот тренд, не будучи в чистом виде первооткрывателем, но как тренд я создал новояз – одностишье. Это посчастливилось мне. Как я говорю: «Я только ухо, которому повезло. Это русский язык». Ну понятно, что их не улыбнёт (говорю я опять же банальным современным глаголом) «Давно я не лежал в Колонном зале». Это понятно всё-таки в основном нам. Или: «И вновь я не замечен с Мавзолея!». Это было написано вовремя, в своё время. Но для 20-летних сейчас это экзотика. К. Ларина ― Ничего, им напомнят. В. Вишневский ― Может быть, да. (Смех.) К. Ларина ― Им всё покажут. В. Вишневский ― Может быть. «На самом деле в Мавзолее Сталин, – как я написал. – Как эффективный менеджер представлен». Поэтому, конечно, проблема такая возникает, но всё время, если ты себя подстёгиваешь, то проблема генерирует в какое-то качество литературно-художественное. Это всегда есть. Как только этого не будет… Как написал Евтушенко, кумир моей юности, да и в зрелости мы дружим: Когда взошло твоё лицо над жизнью скомканной моею, вначале понял я лишь то, как скудно все, что я имею. Я помню – этот страх и есть любовь… Вот страх того, что ты иссяк, исписался и стал не интересен себе прежде всего – это всё-таки признак жизни. К. Ларина ― Володя, давайте мы вернёмся к грядущим появлениям на публике, а то мы забудем сказать и потом будем переживать, что не сказали. В. Вишневский ― Не теряя самоиронии, приходится говорить про себя. У меня 14-го будет в книжном магазине «Москва» (напротив Моссовета) презентация книжки. Место знаковое. Однажды мою машину оттуда эвакуировали, когда я полдвенадцатого зашёл посмотреть на свои книги. (Смех.) К. Ларина ― Вот она, плата за гордыню! В. ВИШНЕВСКИЙ: Я хочу сказать, что я сам не юный человек и никем уже не восхищаюсь В. Вишневский ― Я оплатил, я притормозил… Причём это было давно, когда ещё не было модно эвакуировать машины. Я заплатил, поэтому я смело об этом говорю. К. Ларина ― Вы не закрываете номер свой на парковке тряпками и бумажками? В. Вишневский ― Нет. Это называется: …Безумствовать мы будем, целоваться, Дерзать – и не такое нам удастся!.. (Но если повезёт припарковаться). Значит, 14-го будет в доме книги «Москва». 17-го – в Доме книги на Арбате. К. Ларина ― Это здесь, да? В. Вишневский ― Да, на Новом Арбате, Дом книги, мой любимый магазин. И 22-го будет в Одинцово, ближнее Подмосковье, Москва, презентация книги «Акын online». У меня однажды был эпизод. Я представлял книжку в магазине «Москва» и вдруг вижу – идёт живой Полунин. А мы так слегка знакомы были. И я говорю: «О, смотрите!» И я начинаю ему дарить книжку, забыв, что она со штрихкодом, что её нужно вынести, что её нужно оплатить. (Смех.) К. Ларина ― Прямо внутри магазина? В. Вишневский ― Да, внутри магазина. Там пикало, но всё это решили. Но факт в том, что так скромно… И я ещё хочу на всякий случай сказать, не злоупотребляя добротой ведущей и любимого радио: 29 апреля, если кто не уедет ещё на дачи и будет проходить по Гоголевскому бульвару мимо нашего любимого Дома журналиста, в кинозале будет совершенно секретный вечер, я его называю «Сеанс стихотерапии с саморазоблачением». К. Ларина ― Это авторский вечер? В. Вишневский ― Да, авторский вечер. К. Ларина ― Который будет сниматься для канала «Совершенно секретно». В. Вишневский ― «Совершенно секретно» будут снимать, то есть вечер совершенно секретный. Как я пишу в рекламе: «На вечере не пострадает ни одно самолюбие». И там я буду читать какие-то стихи, которые, может быть, не успеваю прочитать во время наших совместных программ или в концертном варианте. К. Ларина ― Туда можно свободно прийти? В. Вишневский ― Да. Сказать: «В кинозал к Вишневскому». Я понимаю, что я, по идее, должен бы рисковать, объявляя, но тем не менее обоим желающим хватит места. К. Ларина ― Пожалуйста, дорогие друзья. Ещё раз повторю: 29 апреля вечер в Доме журналиста совершенно секретный, с которого мы гриф «секретно» сняли прямо сейчас, в эти секунды, поэтому можете приходить. А отношения с телевидением как менялись в течение жизни? Ведь, Володя, вы же и передачи вели, я помню. Насколько вы друг другу сейчас интересны? В. Вишневский ― Да, вёл. Как мне говорят, что я готовый ведущий чего-то, какого-то формата, которого пока нет. К. Ларина ― «Вишневский сад», по-моему, передача, да? В. Вишневский ― Это был «Вишневский сад», была программа на НТВ, пятиминутки такие. А потом был «Парк юмора» на ТВЦ. Телевидения не хватает, с одной стороны. Оно бесхозяйственно ко мне относится, в смысле… Я, конечно, там бываю пока, не мне грешить и не мне ругать телевидение с точки зрения грубости форматов. Но у меня есть потенциал (я себя не рекламирую) ведения чего-то, что надо ещё придумать. Были проекты, когда были какие-то тайные… Ну, «козни» не буду говорить. Но вот эта моя доктрина ноу-хау в «Вишневском саду», как надо правильно общаться, когда загорались, а потом происходили какие-то закадровые вещи, когда получалось, что это не встаёт почему-либо. Ну, я не буду конспирологичеких применительно к себе домыслов изрекать, но элемент непонятности есть. Я готов что-то для телевидения делать, не навязывая себя всем каналам. И все знают, что когда я где-то участвую, я становлюсь помощником или соведущим, и знаю, как это делать. И надеюсь, что потенциал есть. Может быть, при жизни ещё я успею что-то хорошее сделать с телевидением для телевидения, изменяя себя, что важно. К. Ларина ― Тут, может быть, и телевидение должно как-то измениться? Не знаю, насколько сегодня… Вот мы говорили про Арканова. Сегодня люди такого уровня, как Аркадий Михайлович Арканов, максимум, куда они могут прийти – это в жюри какого-нибудь конкурса. В. Вишневский ― Я, не называя каналов, хочу сказать применительно к Арканову. Наверное, это отчасти, может быть, чтобы корыстно побыть в тени (или бескорыстно). Вот Арканов – абсолютно телевизионный человек с телевизионной харизмой, со своим видением. И он это использовал. Он вёл на канале «Культура» «Нон-стоп» и «Вокруг смеха». Он в новые времена, совсем недавние (постараюсь никого не называть) предложил прекрасный проект «Полуклиника доктора Арканова». И там было место всем и всему хорошему юмору, который для слушателей «Эха Москвы» и для нас с вами, Ксения, по вкусу и нам подходит. И персоналии соответствующие приглашались бы. Не нашли воли художественно-политической и финансовой, чтобы… Обнадёжив, заболтали, спустили на тормозах, один канал. И не воплотилось это. Вы знаете, он переживал, потому что он был вначале обнадёжен. Не потому что он телевизионную карьеру делал, а потому что это был абсолютно его проект, где было бы место хорошему и всем нормальным людям, которые вот у слушателей «Эха Москвы», уверяю, вызывали бы приязненное предвкушение. Поэтому не я один. К. Ларина ― Очень странно. В. Вишневский ― Неохота быть публично обиженным. Нам хватает обломов, нам хватает непониманий. Знаете, в этой книжке есть: «Такое к вам отношение есть достоинство ваших продолжений». Почему к нам относятся так? Потому что считают, что к нам так можно отнестись: «Вот к этому человеку ещё нельзя, а к тебе уже можно». Это большая теория, это в книжке есть. К. Ларина ― Я просто хотела успеть хотя бы несколько вопросов задать, Володя, которые пришли от наших слушателей. Благодарят за слова про Аркадия Арканова. И вопрос такой задаёт наш слушатель Алексей: «Возможен ли сейчас юмор Горина и Арканова? Будет ли он понятен сегодняшней аудитории?» Вопрос, на который вы уже ответили. В. Вишневский ― Лучший юмор будет понятен, я думаю. К сожалению, это всё перешло в сферу воспоминаний смехо-ностальгических, используя один бренд телевизионный. Я смею надеяться, говоря об Арканове и Григории Горине… Кстати, Арканову стало плохо именно на этом вечере, который он вёл. Только он должен был вести вечер Горина. К. Ларина ― Это вечер памяти Григория Горина. В. Вишневский ― Да, когда всё и началось. Классика юмора, качественного отечественного юмора – это они. И не только они, ещё кого-то можно назвать. Пусть это будет понятно, живёт и работает, а не только как нафталинные воспоминания, какой был юмор. Ну, ладно, сейчас одна цитата из Горина не актуальна уже, к сожалению, потому что жизнь непредсказуемо развивается. Об этом мы говорили, не буду цитировать. Но хочется, чтобы классики всё-таки сверкали в нашем дискурсе и в нашем сознании, в нашей культуре, потому что названные имена – это достояние культуры, не сочтите за пафос. К. Ларина ― «Год назад мне так понравилось ваше стихотворение «Прощай, Донецкая республика» – про то, что она не продержалась и трёх дней». В. Вишневский ― Это не моё стихотворение. Минуточку! Вы знаете, мне приписывают… Я не писал такого стихотворения. К. Ларина ― Я тоже удивилась. В. Вишневский ― Вы знаете, когда мне приписывают «Не ту страну назвали Гондурасом» – это не я написал. К. Ларина ― Тоже не вы? В. Вишневский ― Не вы. Но когда приписывают моё стихотворение другому, я обращаю внимание. Вдруг приписали, скажем так, классику: И в разгар двадцать первого века, Когда жизнь непосильна уму, Как же нужно любить человека, Чтобы взять и приехать к нему!.. Практически наш случай. Это всё-таки я написал. Этим стихам 25 лет, поэтому не надо… Мне чужого хорошего не надо, но и моё пусть будет моим. Знаете, вот люди так говорят: «Как хорошо ты написал». – «Я это не писал». К. Ларина ― «Да ладно?» В. Вишневский ― Человек: «Это вы написали». (Смех.) К. Ларина ― Нет, я тоже сейчас не поверила про Гондурас. В. Вишневский ― Знаете, «между первой и второй перерывчик небольшой» не я написал. Это издержки, может быть, хорошего, когда тебе приписывают что-то или когда тебя… К. Ларина ― Меткая народная шутка, которую можно отнести к жанру одностиший, однозначно приписывается Вишневскому. Это, кстати, хорошая примета. В. Вишневский ― Нет, я уже привык с этим мириться. Роняя ключ, прижав к груди буханки, вот так войдёшь домой, а дома – танки. Это написал всё-таки я в 1991 году, за полгода до событий. «А я дзюдо любил и до…» написал тоже я. Это о спорте. (Смех.) К. Ларина ― Про репутацию спрашивает наш слушатель из Екатеринбурга Дмитрий: «Что такое для вас репутация?» Можно, конечно, ответить, важна ли она для вас. Я думаю, что важна, иначе был бы другим человеком. В. Вишневский ― Вы знаете, важна, потому что я осознаю тот репутационный урон, который себе мог нанести и нанёс. В общем-то, это неравнодушно воспринимаешь. Репутация – это то, что можно всегда подмочить, и то, за чем надо следить. Репутация – это не безупречная вещь. Но когда ты всё-таки о ней думаешь и делаешь какие-то шаги, пытаешься её соблюсти – это тоже признак жизни. Трудно назвать кого-то с безупречной репутацией. Это не значит, что можно делать репутационные послабления себе. Но слово «репутация» всё ещё хорошее. Знаете, я недавно подумал в книжке, что ты уже не успеешь всех объехать и поправить свою репутацию. Если ты говоришь: «Я не такой, у вас ошибочное представление обо мне», – ты уже не успеешь всех… Поэтому надо жить в предложенных обстоятельствах и что-то успеть сделать. В оставшихся жить обстоятельствах, которые уже есть. К. Ларина ― «А разве это не Арканов сказал: «Не ту страну назвали Гондурасом»?» В. Вишневский ― Нет, это не он сказал. К. Ларина ― Они путают, потому что он пел песню. В. Вишневский ― Нет, он пел песню про Гондурас. Это волшебный номер. Кстати, я пытался… Сколько раз я видел этот номер, как он из зала приглашает женщину и делает из неё звезду. Это волшебный номер! И я в этой программе не делал, относясь деликатно ко времени общему. Сколько раз вот в Израиле, в Америке, в Самаре где-нибудь, куда мы ездили, в каком-то российском городе, в глубинке на фестивале, я говорю: «Арканов, ну сделай». Когда он делал, я всегда стоял за кулисами и смаковал, как он это делает, как женщина, допустим, какая-то серая мышка, из зала вышла – и как она оживает на глазах! Это великий гуманный номер просто, вот именно извлечь из человека… И она становилась звездой на пять минут на сцене. Тут был великий смысл, такой человечный. К. Ларина ― Мы на этой прекрасной ноте должны заканчивать уже программу сегодняшнюю. В. Вишневский ― Спасибо вам большое. К. Ларина ― Мало читал, зато много цитировал Владимир Вишневский в нашей студии. В. Вишневский ― Да я рад, что мне удалось сказать про человека, который меня восхищает. К. Ларина ― Спасибо, Володя. И, дорогие друзья, приходите… В. Вишневский ― Приходите ко мне 14-го, 17-го, 22-го и 29-го. Всё это будет в апреле, надеюсь, при жизни. К. Ларина ― Все места записаны. Спасибо. Володя. В. Вишневский ― Спасибо вам!

Ссылка на источник