Л.Гольдштейн ― Александр Невзоров, публицист. В 91-ом — путчист, один из тех, кому, по его словам, августовский путч обязан своим существованием. Главный редактор телевизионной программы «600 секунд». А.Невзоров ― Это был очень мощный. если не самый мощный, наверное, медийный орган на тот момент в Советском Союзе. Л.Гольдштейн ― В дни путча, я уже сейчас не помню, в эфире были ли »600 секунд»? А.Невзоров ― Было в той степени, в какой это было возможно, потому что не забывайте, что ситуация была весьма и весьма неопределенная, и все то начальство, весь тот генералитет, который на тот момент был в Петербурге, и всякие там мэры, пэры и прочие персонажи, они же ждали, в какую сторону повернут события. И все предполагали, что может быть все, что угодно, поэтому на всякий случай лебезили и перед ГКЧП, и перед той стихией, которая нарождалась как ответ ГКЧП. Л.Гольдштейн ― В то время Вы — как Вы уже сказали — поддерживали ГКЧП вполне сознательно, а вот сейчас как Вы к этому относитесь? Что было тогда и что сейчас в Вашем отношении? А.Невзоров ― Ну, тогда я вообще относился ко всему совершенно иначе, я долгое время был под определенного рода гипнозом культуры, кроме всего прочего у меня были абсолютно четкие представления о том, что такое родина, о том, что родину следует спасать и от развала, и от трагедии. Я еще не понимал, что развал, вероятно, был единственным закономерным финалом для государства, существование которого было уже никому не нужно, включая его граждан. На тот момент я был абсолютно искренен, другое дело, что прошло уже очень много лет и все давным-давно пересмотрено. Но мы на то и живые люди, чтобы под воздействием фактов, факторов и добавляющихся ситуаций менять свои представления. Л.Гольдштейн ― Какие-то действия тогда, в дни путча, с Вашей стороны были? А.Невзоров ― Ну, конечно были. потому что мы пытались обесточить телевизионную вышку, чтобы не дать возможность выступать Собчаку с призывами идти защищать Мариинский дворец. На тот момент я пытался каким-то образом воодушевлять тот относительно разумный генералитет, который оставался в ленинградском военном округе. Л.Гольдштейн ― На тот момент? А.Невзоров ― На тот момент вообще очень много всего происходило, все было непонятно, за исключением одного, скажем так, страшного открытия, которое мне удалось сделать — это понимание абсолютной бездарности руководства ГКЧП и их трусость, и их неспособность к каким бы то ни было решительным действиям. Потому что если уже какое-то событие свершается и если что-то произошло и некое решение принято, то вне зависимости от того, правильное оно или неправильное, по ходу дела менять его нельзя и надо идти последовательно и жестко к цели. Вот они идти последовательно и жестко к цели были совершенно не способны. Л.Гольдштейн ― Спустя четверть века ваша оценка тех действий, тех событий? А.Невзоров ― Я счастлив, я счастлив прежде всего потому, что мне довелось изнутри видеть и участвовать в фантастическом по своей глубине и трагичности процессе разрушения, созидания государства, я увидел всю эту механику. И наверное, у меня была возможность ее изучить и разочароваться в идее государств, в идее государственности и в понимании того, что такое человек в соотношении с государством. Тогда, вероятно, впервые ко мне пришли уже какие-то серьезные мысли по поводу того, что все не так просто, пусто и однозначно, как это описано было Карамзиным или другими идеологами русской имперскости. Это был очень важный для меня урок, я не знаю, был ли бы я сегодня таким, каким я являюсь, если бы не мое участие в ГКЧП. Л.Гольдштейн ― А вот все-таки распад СССР произошел в конце 91-го — начале 92-го. Тогда Ваше отношение и отношение сейчас к этому событию? А.Невзоров ― Сейчас — абсолютное понимание того, что это было неизбежно и что никакой не было и не существовало силы для того, чтобы противостоять этому распаду. Даже если бы нашелся какой-то очень храбрый генерал. который не побоялся бы крови и предпринял бы те действия, к которым его обязывает прежде всего та его присяга и те его представления о воинском долге. которые должны быть у каждого генерала, то все равно, да… ситуация могла бы оттянуться на годик, на два, на три, но затем этот развал все равно неминуемо бы произошел, прежде всего по той же причине, по которой в свое время вымерли динозавры. Происходит, хотим мы того или нет, пусть маленькая, пусть малозаметная, но тем не менее политическая эволюция, в которой не место государствам, которые с такой поразительной легкостью относятся возможностям человека и к его развитию. Советский Союз, увы, препятствовал самому главному — препятствовал возможности развития, и развития общества, и человека в частности. Л.Гольдштейн ― А как это он препятствовал? Почему? А.Невзоров ― Препятствовал, потому что без согласия с идеологией, без исповедания определенных государственных культов, без очень высокого процента лицемерия в собственном поведении было невозможно ни продвижение по социальной лестнице, ни научная карьера, ни социальная карьера, никакая другая. Вот это прежде всего. Вообще, дело же не только в Советском Союзе, дело в ущербности какой бы то ни было идеологии. не важно — советская это, австрийская, фашистская, американская — это идеология и именно порочность этого явления, она и погубила Советский Союз. Л.Гольдштейн ― Советский Союз распался, но то, что появилось вместо этого в России, как сейчас Вы оцениваете? А.Невзоров ― Я оцениваю как естественный продукт распада, скажем так. И не очень понимаю, почему, например, меня заставляют госпропаганда и современная сегодняшняя идеология выбирать между разными кусками моей бывшей родины и определять. кто из этих кусков правее в своей агрессии друг против друга. Права ли Россия в своей агрессии против Украины или другие республики, которые ушли из этого Союза, имеют ли они право быть такими, какие они сейчас есть, вот, пожалуй, только это. Л.Гольдштейн ― Но ведь власти отрицают сам факт агрессии? А.Невзоров ― Неважно, что они отрицают. Мы еще никогда не видели людоедов, которые бы называли себя людоедами. Они всегда придумывают для себя какие-нибудь красивые наименования. Л.Гольдштейн ― Я имею в виду не только это, не только отношения с бывшими республиками Советского Союза, а вот то, что внутри России происходит, вот этот якобы капитализм… А.Невзоров ― Это слишком долгий разговор, невозможный в течение тех 10 минут, которые у нас с Вами есть. Я тут просто предлагаю слушать «Эхо Москвы» по средам, где я пытаюсь за 40 минут в неделю каким-то образом разъяснить свое понимание происходящего. Л.Гольдштейн ― Но тем не менее, если тезисно, грозит ли России судьба Советского Союза, в смысле распада, я имею в виду? А.Невзоров ― Безусловно России грозит распад, и более того, на сегодняшний момент это пока единственная отчетливая перспектива, которая у нее есть. Как бы не неприятно это было говорить, я понимаю. что для многих это будет и потрясением, и созданием существенных неудобств в жизни, и возможно трагедий, горя, но этот процесс, который начался в 1991 году, он не завершился. И мы видим его незавершенность, мы видим эту вот кровоточивость, болезненность, видим все приметы того, что процесс, к сожалению, идет, и что для того, чтобы страна существовала, она должна быть нужна не только самой себе. Л.Гольдштейн ― Что Вы имеете в виду? А.Невзоров ― Я имею в виду ее соучастие в мировом процессе развития. И те страны, которые отказываются от этого соучастия, они оказываются либо в роли потешного и мерзкого изгоя, как Северная Корея, либо просто разрушаются и перестают существовать. Л.Гольдштейн ― Но это внешние причины, есть же, наверное, внутренние причины? А.Невзоров ― С внутренними причинами все, скажем так, еще проще, потому что Россия приобрела необыкновенный опыт лицемерия за эти годы, Россия вернулась к тому, к чему возвращаться, вероятно, не следовало, но почему произошло это возвращение к дикости, к мракобесию, к православию, к разгильдяйству и воровству, и к другим скрепам — только потому. что нет никакого будущего, в направлении которого можно было бы сознательно двигаться и к которому можно было бы стремиться. Нет никакой отчетливой цели впереди, поэтому естественно возникает поиск цели сзади, в прошлом, и поэтому возникает вот эта вот мракобесная ситуация, при которой страна, немало сделавшая для науки и развития человечества, в общем-то немало — я имею в виду в основном советскую, конечно, ну и отчасти русскую науку, хотя у нас она была не так богато представлена — почему она вдруг свернула со своего пути и превратилась тоже в посмешище. Л.Гольдштейн ― Спасибо большое. С вами был Александр Невзоров. В эти дни в 91-м: в своем выступлении 17 июня 1991 года на закрытом заседании Верховного Совета СССР в Кремле председатель КГБ СССР Владимир Крючков подчеркивал: «Реальность такова, что наше Отечество находится на грани катастрофы. То, что я буду говорить вам, мы пишем в наших документах Президенту и не скрываем существа проблем, которые мы изучаем. Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правам всех граждан СССР, самим основам Советского государства…». Именно тогда было озвучено получившее позднее широкую известность спец.сообщение Юрия Андропова в ЦК КПСС — ещё в 1977 году — о планах ЦРУ по использованию в подрывной деятельности против СССР агентуры влияния (из книги Олега Хлобустова «Госбезопасность России от Александра I до Путина»). Между тем в Ленинграде в эти дни на 8-й сессии Ленсовета 20 мая депутаты поддержали концепцию заключения Федеративного договора РСФСР о разграничении компетенции между федеральными органами власти и субъектами республики. Поддержали также и концепцию Договора о Союзе суверенных республик (Союзного Договора) (по материалам «Вестника Ленсовета» № 2 за 1991 год).

Ссылка на источник