К. Ларина ― Поехали! Я с радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя. Это Роман Григорьевич Виктюк. Здравствуйте, Роман Григорьевич. Р. Виктюк ― Здравствуйте. К. Ларина ― Ура! У нас есть что сказать миру, потому что наконец-то, не прошло и века, как наконец-то открывается здание Театра Романа Виктюка! Р. Виктюк ― Да. К. Ларина ― И это случится 28 октября. Тьфу-тьфу-тьфу! Р. Виктюк ― Это правда. Тише! Я стучу тоже. Я верю и не верю. 20 лет как мы в этом здании, в холоде, в дожде, со всех сторон провевало — там нельзя было находиться. Мы репетировали. И в этом холоде мы выпустили 19 спектаклей. К. Ларина ― Которые играли не там. Вы там репетировали, а играли на разных площадках. Р. Виктюк ― Только репетировали. И теперь все 19 будут на этой площадке. К. Ларина ― Потрясающе! Р. Виктюк ― Великий этот архитектор. Великий! К. Ларина ― Это Мельников, да? Р. Виктюк ― Мельников. Великий! Понимаешь? И я просто помню тот первый день, когда американец, который приехал и привёз нам деньги на окна. Пол, помнишь, был такой? Его убили через месяц. К. Ларина ― Это Пол Хлебников. Он просто дал свои деньги, да? Р. Виктюк ― Он привёз от ЮНЕСКО, потому что они нас включили как великие здания того века. И они были правы. Всё. И он писал все письма от ЮНЕСКО здесь мэру Лужкову. И он первый поддержал их инициативу. А этот мэр уже был здесь. И мы вместе вышли в эфир, и я сказал: «Вот мы с вами войдём в вечность». Он даже не выдержал паузу, а сказал: «Нет, мы с вами войдём». А я сказал: «Нет, вы». Р.Виктюк:Ни Ахматова, ни весь поэтический бомонд Петербурга о Хармсе не знал бы, если бы не этот чемодан К. Ларина ― «Вы первый». Р. Виктюк ― Понимаешь? Но это было так искренне и правда. И теперь должен сказать: всё! Нет, я боюсь говорить. Надо прийти, потому что это великий дом Света. Знаешь, как только он это всё придумал, когда они увидели в начале того века в макете, они сказали: «Заштукатурить все окна! Никакого света!» И всё было уничтожено. И когда мы начали это разбирать, я не мог поверить, потому что, понимаешь, свет так пронизывает тебя! Если даже ты пришёл с мерзостной мыслью, она останавливается внутри тебя. Я тебе правду говорю. К. Ларина ― Как храм просто, получается, да? Р. Виктюк ― Во-первых, он и задуман как храм. Верхний этаж — это было небо, это путь в вечность. К. Ларина ― То есть открытый, стеклянный, да? Р. Виктюк ― Совершенно верно. Понимаешь? К. Ларина ― Как купол. Р. Виктюк ― Я так придумал, что надо снять это здание с полёта, птичьего полёта, чтобы было понятно, в чём эта ритуальная, религиозная идея великого архитектора. К. Ларина ― А там, кстати, что было изначально до всего? Р. Виктюк ― Это было для завода. К. Ларина ― То есть это дом культуры просто? Р. Виктюк ― Дом культуры для завода. И я кричал, что надо оставить все надписи — «Школа коммунизма» и ради чего это всё сделано — на фронтоне, а не писать там фамилию мою. Понимаешь? Нет, в этом что-то есть, в этих трёх каких-то непонятных кораблях. Непонятно, на чём держатся эти три балкона. Я не понимаю! Мы всю внутренность наполнили светом. Всю. И мы так даже делаем, все окна открываются — видна Москва, слышна Москва. А потом шторы тихо опускаются — и дети, артисты сегодняшнего дня выходят в это пространство. К. Ларина ― Сколько у вас труппа, Роман Григорьевич? Р. Виктюк ― Большая всё-таки. К. Ларина ― А есть люди, которые с самого начала с вами? Р. Виктюк ― Есть, есть. К. Ларина ― И которые вот так ждали-ждали вместе с вами 20 с лишним лет. Р. Виктюк ― Ну играют же по 30 лет «Служанки», Ксюня, и другие спектакли. Параллельно Таня Доронина играет пьесу Радзинского 28 лет. К. Ларина ― «Старая актриса»? Р. Виктюк ― Да. Ирина Мирошниченко Уильямса играла тоже 29 лет. Терехова играла «Царскую охоту» в Театре Моссовета тоже 20 с чем-то лет. Это такие долгожители! Так радостно иногда бывает. Понимаешь? К. Ларина ― Давайте тогда расскажите, чем открываете здание. Это будет Уильямс, да? Р. Виктюк ― Это будет последняя пьеса Теннесси Уильямса, она имеет разные названия. У нас своё — «Внезапно, прошлым летом». А может быть, «Вдруг, прошлым летом». Это такая исповедальная и такая от души, программная, с болью пьеса, каким бы он хотел видеть мировой театр после себя. Это плач его, это стон, потому что тема творца, который в этом мире никому не нужен. Он обречён на гибель. Понимаешь, он настолько философски это чувствовал, понимал. И самое парадоксальное, что американский театр его не понял. Они хотят веселья, развлечений, песен — всё совершенно противоположное. И пьесу сознательно угробили. К. Ларина ― Ну, они ставили её там, в Америке, на Бродвее? Р. Виктюк ― Ставили. С треском. К. Ларина ― Провались. Р. Виктюк ― С треском. Понимаешь? Я видел. Это такая кухонно-сегодняшняя разборка, а это пьеса о творце, о молодом творце. К. Ларина ― А они как бытовую драму её поставили? Р. Виктюк ― Вот я же тебе говорю — кухонная. И его монологи превратили в подворотню бесед, а этого не может быть совершенно. Героя нет, а есть его душа. А она не может мыслить этими кухонными категориями. В этом есть гибель современного театра. Это я так кричу. Понимаешь? Р.Виктюк: Из этого мира если уходит детское, уходит боль. А без неё не может быть никаких откровений свыше К. Ларина ― А кто играет? Р. Виктюк ― Приходи. К. Ларина ― Не скажете? Р. Виктюк ― Нет. К. Ларина ― Ваши? Р. Виктюк ― Ты что? К. Ларина ― Или чужих позвали? Р. Виктюк ― Нет, нет! В данном случае в этом нет необходимости, потому что последняя была, посмотри на меня, Елена Васильевна Образцова. И уже когда она ехала на лечение, я ей позвонил. А шёл ремонт, всё в лесах, пыль… К. Ларина ― В театре? Р. Виктюк ― Ну да. И работали ребята из Молдавии. Я им сказал: «Дети, сейчас приедет великая певица. Послушайте». И я поставил плёнку, она запела. Они так слушали! В этом здании. Понимаешь? Это было, как будто это голос оттуда. А перед тем как мы записывали о »Федре» передачу к открытию, ночью мне приснилось, что мне Алиса Коонен, моя ангел-хранитель, диктует: «Голос Федры — это голос Елены Образцовой». И в финале «Федры» звучит её вокал. Вот этот вокал её — прощальный. Я её привёз. Она сказал: «А я смогу?» Я сказал без паузы: «Ты всегда можешь». Она вышла на сцену, я сказал этот текст. На экранах была Алла Демидова, которая читала монолог Федры из спектакля нашего с ней в Театре на Таганке, 30 лет тому назад поставленного. Понимаешь? И когда Лена вышла в белом платье, божественном просто, она была как пришелец, весть оттуда. И она так пела! Это из нашего же спектакля. И когда она закончила последнюю ноту — молчала, не хотела уходить. Ни слёз, ни отчаяния… К. Ларина ― То есть получается, что последнее её выступление было у вас? Р. Виктюк ― Да, это было последнее выступление. И когда я пришёл на телевидение, на »Культуру», и сказал уважаемому начальнику Серёже: «Надо снять спектакль в Театре сатиры, где играет Оля Аросева, Вера Васильева и Лена Образцова, тоже мой спектакль», — он сказал: «Да». Сколько я попросил камер, сколько дней для съёмок — он на всё согласился. И когда на девятый день… А умерла и Оля Аросева, и Леночка Образцова. Ты знаешь, они в конце спектакля на поклонах бросались две ко мне в левое и в правое ухо и говорили только один текст: «Ты нам продлил ещё один день жизни». Да, иногда есть какие-то, знаешь, отношения нежности, которая открывает такие миры, которые там, над нами, которые всё определяют и которые кричат, что ум, вымученный, придуманный, — полная чепуха! И когда Малевич пришёл к Хармсу и Введенскому, раздел ботиночки, носочки, встал на колени и сказал: «Мне осталось мало. Я прошу вас — уничтожьте цивилизацию! Она всё погубит». И ушёл. Да, и »Чёрный квадрат»… Понимаешь, все думают, что это, ну, не знаю, символ… Враньё! Он просто нарисовал этот холст и сказал: «Это конец искусства». Любой может теперь подойти, мазнуть и кричать: «Я — большой творец!» И рисует. Всё. И поэтому столько есть вариантов фальшивых этого творения. Но никто не говорит: «Я не творец». Все творцы! Знаешь, на эту тему у меня вообще есть целая теория. Если захочешь, я чуть-чуть тебе потом расскажу. Но без этого нельзя, потому что нужны новые формы в театре прежде всего, потому что содержание бедно, форма ворованная из разных других спектаклей. И все думают, что материя — это тот продукт, из которого надо творить всё. Враньё! Есть самое великое — это то, из чего всё происходит. Это есть то молчание, в котором есть та энергия, которая движет миром. И в театре прежде всего не поиск похожести на человеческие интонации, человеческие объятия. Это всё не имеет значения! За этим и есть та энергия, которая этим управляет. И любая бессмыслица тогда становится волшебством, чудом. Волшебством. К. Ларина ― Вы ловите каждое слово, дорогие друзья. Вы же понимаете, про что сейчас говорит Роман Григорьевич в нашей студии. Могу это перевести на простой язык. Это та самая единственная возможная вертикаль. Другой нет, только эта. Р. Виктюк ― Спасибо тебе! Нет и не будет! Я бы тебе красиво объяснил, понимаешь. Я на тебя смотрю и готов тебе что хочешь говорить. Я это студентам кричу, артистам каждый день, понимаешь. И сейчас мы новую пьесу репетируем человека, который был и жил рядом с Шекспиром и считался выше, нежели он. Его фамилия — Джон Форд. И у него есть пьеса с таким названием подозрительным — «Жаль, что она шлюха». Это величайшая мистерия, которая опередила все движения театральные, драматургические. На сколько? На 400 лет! Это невероятное что-то! И вот как осмыслить, прости меня, слушая то, что оттуда, из той второй реальности, из реальности идеальных отношений? К. Ларина ― Вот мастер вышел на сцену! Роман Григорьевич, вы правы. Давайте мы послушаем прекрасную принцессу с новостями… Р. Виктюк ― Ну, она красавица. К. Ларина ― Да. А потом продолжим. НОВОСТИ К. Ларина ― Какие ужасы рассказывает Роман Григорьевич за кулисами! Ладно, мы вам про это не расскажем. Вам только о прекрасном будем рассказывать. Роман Григорьевич Виктюк в нашей студии. Вот уже мы узнали, что уже второй спектакль готовится на новой сцене… на старой новой сцене. Р. Виктюк ― На главной сцене страны! К. Ларина ― На главной сцене Театра Романа Виктюка. Кстати, мы не напомнили ещё раз, что это на улице Стромынка. Это же метро «Сокольники», да? Никуда там далеко ходить не надо, совсем рядом. Р. Виктюк ― Стромынка, 6. К. Ларина ― То есть, начиная, ещё раз скажу. С 28-го числа вы там будете работать постоянно, да? Р. Виктюк ― Да. К. Ларина ― И можно билеты покупать и идти туда. Прекрасно! Давайте расскажите, про «Шлюху» мы начали говорить, про спектакль… Р.Виктюк: Ирочка Метлицкая — это муза русского театра. Она должна была играть «Вишнёвый сад» Р. Виктюк ― Ты так сказала «Шлюха». Сразу скажут: «Какая плохая пьеса!» К. Ларина ― Вообще удивительно! Когда она была написана, в каком году? Р. Виктюк ― 400 лет тому назад! К. Ларина ― XV век, да? Р. Виктюк ― Да. Вместе с Шекспиром, и они дружили. К. Ларина ― Надо же! А где вы её откопали, как вы её нашли? Р. Виктюк ― Это я откопал. К. Ларина: А ―а-а! «Как жаль, что она была шлюхой». Так вот откуда название песни Дэвида Боуи!» — говорит нам наш слушатель. Р. Виктюк ― Гений! Правильно, конечно. Дэвид Боуи, совершенно верно. К. Ларина ― Надо же. Р. Виктюк ― Понимаешь? Всё взаимосвязано. Они там так живут потрясающе. К. Ларина ― И это ещё только второе название. А есть ещё третье новое. Р. Виктюк ― И третье уже. Потому что я умный, к сожалению, и я понимаю, что не готовить режиссёра или режиссёров нельзя. И на протяжении этих лет я параллельно в них вкладывал ощущение целого в произведение и вечность, которая только в этом целом. И троим, как только мы въехали сейчас в это здание, я сказал: «Бозин, Дзюба и Игорь Неведров». К. Ларина ― Это всё ведущие артисты ваши, которые хотели быть режиссёрами. Р. Виктюк ― Я не знал, но в них это было. И они сказали без паузы: «Да». И Игорёша — это такое непостижимое актёрское дитя! В него столько вложено! Я не знаю… Он с первого дня по ГИТИСу. Я его и выгонял, и кричал, и обратно… Он начинал репетировать Есенина, а я сказал: «Нет!» Потому что он снимался в каком-то кино, в одном, втором, третьем — таком плохом. И он сказал один раз: «Вам позвонит мой директор». Я сказал: «Кто-кто?» Он испугался. Нет, она не позвонит, она позвонила и сказала: «Я занимаюсь делами Игоря. Я не знаю, как его отчество», — она сказала. «До свидания, не надо вам больше уже. Не надо, не надо». Всё. Я ему сказал: «Не будешь играть. Всё». И он сыграл через 15 лет. Понимаешь? К. Ларина ― Надо же. Р. Виктюк ― И я был прав. Короче, я ему предложил пьесу, которую я хотел ставить. Она называет «Венецианка». Перевела эту пьесу подруга Тамара Яковлевна Скуй, которой уже тоже нет. И она у меня лежала. Я ему принёс, сказал: «Читай». Он мне позвонил и сказал: «Да, я хочу!» Всё. Я только первый раз пришёл при труппе, поздравил с режиссурой, подарил ему костюм. К. Ларина ― Костюм режиссёра. Р. Виктюк ― Костюм режиссёра. Можешь себе представить? Но какой! И пиджак, и брючки, и туфельки, и рубашечку — всё. Он не мечтал всю жизнь об этом, это у него было. Он пришёл такой счастливый! Они все встали и аплодировали, потому что никто не ожидал такой приём. Это был первый и последний раз, когда я пришёл посмотреть на него. К. Ларина ― То есть благословили. Не влезали в работу? Р. Виктюк ― Никогда! Я ему верил, Ксюша. А если ты репетируешь наверху, а сам я репетирую внизу, в фойе… Я ему отдал всё. Свет, музыка — всё. К. Ларина ― То есть он на Большой сцене репетировал? Р. Виктюк ― Да. Всё! А я внизу, но всё слышу. К. Ларина ― А когда можно посмотреть «Венецианку»? Р. Виктюк ― А уже вот сейчас будет. К. Ларина ― Она есть, да? Р. Виктюк ― В этом же месяце октябре. Ксюша, я такой плохой! А уже в конце ноября — в начале декабря будет «Шлюха». Всё. К. Ларина ― Молодцы! Р. Виктюк ― А Дима Бозин репетирует и с моими студентами, и с молодыми ребятами, которые пришли в театр, «Маугли». Он об этом мечтал всю жизнь. К. Ларина ― То, что, конечно, ребята дождались своего дома — это великое счастье. И им, конечно, большое спасибо за то, что они… У них была масса искушений наверняка уйти от вас куда подальше. Р. Виктюк ― Я тебе дам! Куда? Нет! К. Ларина ― Молодцы, просто молодцы! Р. Виктюк ― Игорёша даже не снимался, ему голову дурили этим. Нет. Он сам ставил, где-то собирал ребят вот в том доме, где был Толя Васильев. Как эта улица называется? К. Ларина ― На Поварской, на Сретенке? Р. Виктюк ― На Поварской. Он там поставил пьесу Петрушевской, и играют они до сих пор. И поставил хорошо. Всё. К. Ларина ― Молодцы! Р.Виктюк: Я понимаю, что не готовить режиссёра или режиссёров нельзя Р. Виктюк ― И только я вышел на поклон. Хотя так себя вёл, как будто это я ставил. Ни строчки, ни строчки! Нет, одно там подсказал, правда, да. Увидишь. Оно такое подарочное. К. Ларина ― Роман Григорьевич, ещё про себя расскажите. Вы мне сказали, что вы записали Хармса. Это же ваше? Р. Виктюк ― Я сделал подвиг. К. Ларина ― Как актёр записали, да? Р. Виктюк ― Да. Это подвиг, потому что там час текста. Выдержать час! А я сказал: «Один перерыв — и всё. Один дубль». К. Ларина ― То есть с одного дубля записали? Р. Виктюк ― С одного дубля. К. Ларина ― Потрясающе! Р. Виктюк ― Понимаешь, что-то такое… Хармса я делал со студентами. К. Ларина ― Именно эту вещь? Это «Старуха», скажу даже нашим слушателям. Р. Виктюк ― Нет, его всего. И второго великого… Их там было два, три было — ну, обэриуты, к кому приходил Малевич. Это такой был мой долг. Потому что на улице Маяковского в Ленинграде Хармс перед тем, как его изолировали, он в чемодане под койкой оставил рукопись. Всё. Была война, никто об этом не знал. Кончилась война, а чемодан лежит. И был четвёртый друг, который литературовед, музыковед, и он этот чемодан вытащил. Он не верил, что он будет. И начал печатать по листочку. Ксюша, ни Ахматова, ни весь поэтический бомонд Петербурга о Хармсе не знал бы, если бы не этот чемодан. А на этой улице жила моя переводчица Тамала Яковлевна Скуй. А рядом с домом Тамары Яковлевны был дом, где я, когда приезжал, останавливался, фактически за стенкой. И до сих пор там нет никакого знака. А эти листочки пошли. И там была «Старуха». Всё. Я просто с болью прокричал: как можно было проворонить этих великих, которые предопределили то, что сделали Ионеско и Беккет, но тоньше, божественнее! Понимаешь? Потому что там всё время было дыхание, они туда знали, что уходят. И оттуда, живя уже здесь, ещё здесь, они смотрели на нас последних. И это такая боль и такие слёзы! Я со студентами сделал два семестра, посвящённые этим двум великим. К. Ларина ― А вы ставили когда-нибудь? Р. Виктюк ― Нет. К. Ларина ― Почему? Р. Виктюк ― А я боюсь. Вот сейчас с ребятами мы сделаем обязательно. К. Ларина ― Ваш автор абсолютно. Р. Виктюк ― Да. Поэтому «Старуха» — это мои слёзы. Это все те, простите, скажу, последние мои подружки-артистки: Оля Аросева, Леночка… Господи Боже, я бы всех называл, но боюсь кого-то пропустить. Но они все в этом персонаже. К. Ларина ― Ну, вы назвали тех, кого нет. А сколько ещё, слава тебе Господи, живы. Р. Виктюк ― Конечно. К. Ларина ― Ада Роговцева замечательная. Р. Виктюк ― Ну о чём ты говоришь? Ты мне это говоришь? А Алисонька Фрейндлих? Что ты? Я бы список дал. Но они все со мной. Вот я сейчас сижу здесь в этой студии, и я вижу их глаза и слышу их дыхание. Это так радостно! Понимаешь? К. Ларина ― Наташа Макарова, вот я вспоминаю. Р. Виктюк ― Наташенька. Вот у неё как раз сегодня день рождения. Вот ты произносишь… Это диктует что-то. Я тебе не подсказываю, у тебя не написано. К. Ларина ― Нет, не написано. Р. Виктюк ― А у меня в душе — её день рождения. Я сегодня буду ей звонить, конечно. Она очень плохо себя чувствует, но она мужественный и великий человек. Невозможно! Она тут последний раз приехала в Большой театр. Меня там не предупредили, что она утром прилетает, а вечером будет у них на спектакле. И попросили, чтобы я пришёл на директорский вход. Я пришёл — и не понимаю. Мы стоим на этой лестнице, и директор смотрит вниз этой лестницы. Я тоже тупо смотрю вниз и думаю: что там смотреть? Третьего звонка не было. Балет будет. Вдруг снизу поднимается сама великая Наташа! Вот она ступнула ногой, подняла голову — видит меня и кричит: «Гений!» — и падает на колени. Я бегу вниз. И мы вдвоём на коленях. Она плачет. Всё. И дальше нас посадили в первый ряд. Поверь, театр весь был взором и любовь… Р.Виктюк: В театре нужны новые формы прежде всего, потому что содержание бедно, форма ворованная К. Ларина ― Все смотрели на вас. Р. Виктюк ― …обращён энергетически к ней. И она только говорила: «А что, меня знают?» Понимаешь? Вот это скромность невероятная! Вот у меня такие. Вот они все в Хармсе. И их души радуются, что я их собрал вместе, что я в них нашёл что-то такое детское, что уходит из этого мира. А из этого мира если уходит детское, уходит боль прежде всего. А без неё не может быть никаких откровений свыше. Всё. Там расчёт. Там трезвый мелкий разум. Ты так на меня смотришь хорошо, что я… К. Ларина ― Вы говорите про них, а я их всех вижу. И вообще понимаю, что кроме вас-то, собственно, ими так никто не занимался. Р. Виктюк ― Нет. К. Ларина ― Мы привыкаем, вроде как всё хорошо. Звезда, дива, божественная актриса, а на самом-то деле вы им действительно продлевали и продлеваете жизнь — тем, кто сейчас есть. Р. Виктюк ― Я без этого не могу. Я не могу. И все они на стенке в этом театре висят. Входите и видите их, таких улыбающихся! Ирочка Метлицкая — это муза русского театра. Она должна была играть «Вишнёвый сад». Всё. Ай, хорошо… К. Ларина ― Я напомню тогда про Метлицкую. Конечно, она сыграла совершенно блестяще в »Лолите» у Романа Григорьевича. Р. Виктюк ― Ну здравствуй! К. Ларина ― Ой, потрясающе! Р. Виктюк ― Я тебе должен сказать, что мне в Америке показали книжку на русском. Человек, который здесь жил (это всё было тоже где-то 30 лет тому назад), и он так написал о Лолите! Все, кто говорят, что это была развратница, проститутка… Всё чепуха! А она для Набокова была кукла, прозрачная кукла, лишённая признаков секса, а только наделённая вся прозрачностью души. И она действительно это играла. И в конце выбрасывалась сверху кукла, точно одетая как она. Но она эту пластику играла не кукольно, а она эти мышцы превращала в танцевальную пластику. Всё. Что это? Не знаю. К. Ларина ― Мы возвращаемся к началу и сообщаем вам, что 28-го числа — в день рождения, в день юбилея Романа Григорьевича Виктюка — наконец-то откроется театр, пока ещё не его имени, хотя Театр Романа Виктюка. Р. Виктюк ― Товарищи шутят и говорят: «Ни у кого нет…» Кто-то говорит: «Имени сразу, да?» Я говорю: «Больные! Не дождётесь!» К. Ларина ― Не дождётесь, да. Роман Григорьевич, я, конечно, для вас музыку подготовила под финал. Вы-то её точно узнаете. Я понимала, что, наверное, стоило бы Образцову, конечно, включить. Но это будет не Образцова, это будет другая музыка — музыка жизни, музыка вечности, музыка той самой вертикали, о которой вы сегодня вспоминали. И я желаю долгой жизни и театру, и вам, и вашим замечательным артистам. И дай Бог, чтобы на премьере были только овации и аплодисменты. Р. Виктюк ― Тихо! Нельзя. К. Ларина ― «Внезапно, прошлым летом». Спасибо. ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

Ссылка на источник