ПЕСНЯ «НИКОГО НЕ БУДЕТ В ДОМЕ» Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проёме Незадёрнутых гардин. Только белых мокрых комьев Быстрый промельк моховой. Только крыши, снег и, кроме Крыши снега, — никого. И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной. Но нежданно по портьере Пробежит вторженья дрожь. Тишину шагами меря, Ты, как будущность, войдёшь. Ты появишься у двери В чём-то белом, без причуд, В чём-то впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют. Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проёме Незадёрнутых гардин. К. Ларина ― Ну что ж, мы возвращаемся в программу, теперь уже точно программа «Дифирамб», потому что именно в это время она выходит в эфир. И сегодня мы встречаемся, по традиции, с Сергеем и Татьяной Никитиными. Мы слушаем музыку, мы говорим о том, каков был этот год; говорим о своих впечатлениях, о каких-то печальных вещах, конечно, и трагических, но всё-таки и о тех, которые дают нам, скажем так, надежду на то, что мы ещё и поживём, и ещё споём, и ещё друг другу скажем хорошие слова, при жизни желательно. Как обычно, делимся, наверное, личными открытиями. Я знаю, что Серёжа тоже хотел сказать про то, что было интересного. Но один секрет вы уже услышали, дорогие друзья. Это первая эксклюзивная информация о том, что к концу этого, 2017 года нам обещали выпустить уже спектакль по повести Юрия Коваля «Самая лёгкая лодка в мире». Либретто и стихи — Юлия Кима, а музыка — Сергея Никитина. С. Никитин ― Теперь уже… К. Ларина ― Теперь уже не секрет. С. Никитин ― Теперь уже никуда не денешься, что называется. К. Ларина ― Ну а ещё из каких-то личных и важных вещей за этот год, Серёжа? С. Никитин ― Я ещё раз хотел всех наших радиослушателей поздравить с Новым годом. 1 января — это такой, в общем-то, тяжёлый день. Многие из вас только-только что проснулись… К. Ларина ― А многие ещё спят. С. Никитин ― А некоторые спят. Но вечером… Т. Никитина ― И мы с вами во сне общаемся. С. Никитин ― А вечером вам предстоят какие-то уже неформальные встречи с самыми близкими и дорогими вам людьми. Ну, собственно и сегодня у нас тоже такие встречи будут. А говоря о прошедшем годе, хотелось бы сказать об открытии, которое я сделал для себя приблизительно год назад. Я знал Михаила Яснова как поэта, пишущего для детей, как блестящего переводчика с французского языка, но, к моему стыду, я не знал его как лирика, как поэта просто. Собственно, я его стал открывать — и появились уже две песни, но мне кажется, что будет целый цикл на стихи Яснова. Вначале я такую коротенькую спою, а потом — мы с Татьяной. Михаил Яснов. ПЕСНЯ Ну кто ещё решится на такое? С годами не становишься мудрей. Я снова разговор веду с тобою, Во всём доверясь памяти моей. И в прошлом бессловесном и бесславном Я голос твой расслышу наперёд, Поскольку разговор идёт о главном… — О чём, о чём? — О том, что снег идёт. Ну кто ещё решится на такое? Пожалуй, только мы с тобой рискнём: Тебе чуть-чуть любви, а мне — покоя, А воля остаётся за окном. Я выгляну, а там, внизу, отчасти Распутица, отчасти — гололёд. А впрочем, разговор идёт о счастье. — О чём, о чём? — О том, что снег идёт. К. Ларина ― Слушайте, стихи какие потрясающие! Это Михаил Яснов, ещё раз повторю. С. Никитин ― Михаил Яснов. К. Ларина ― Невероятные просто! С. Никитин ― Ну и сразу, без перерыва. «Заклинание». ПЕСНЯ «ЗАКЛИНАНИЕ» Усни на моём плече посреди зимы, которую так давно торопили мы, чтоб снег невидимкой сделал укромный дом — усни поскорей, я счастлив твоим теплом. Усни на моём плече посреди страны, в которой мы все заложники той шпаны, что напрочь забыла про детскую боль и грусть — усни поскорей, я так за тебя боюсь. Усни на моём плече посреди беды, в которой мы так бесславны и так тверды, что только вдвоём сумеем её прожить — усни поскорей, нам утром опять тужить. Усни на моём плече посреди любви, которой так мало надо: одной любви, любви при одной звезде, при одной свече — усни поскорей, усни на моём плече. К. Ларина ― Слушайте, хочу вам сказать, что это просто великая песня у вас получилась. Я понимаю, что она очень сложная, и так вот в прямом эфире её, конечно, не возьмёшь сразу, но она просто потрясающая! Я не знаю… Вы записали уже её? Т. Никитина ― Нет ещё. К. Ларина ― Нет? Я просто… Мне кажется, что здесь должна быть не только гитара, Серёжа. Это такая музыка… Вот, Таня, скажи, да? Т. Никитина ― Ну, там у нас вторая гитара и контрабас… К. Ларина ― Там нужна такая аранжировка мощная. И вообще песня… Повторю ещё раз: это стихи Михаила Яснова. Ну, прямо мурашки! Невероятно! Я рада, что это услышали наши слушатели. Я хочу немножко сменить настроение, потому что там какой-то всё время внутренний взрыв присутствует. Я не могу от него отделаться, поскольку это невозможно. Вы же в этом году после перерыва были в Украине с концертами. Я как раз вспоминала… «Как меня принимали в Харькове!» — из »Чайки». Как вас принимали там? Сколько было городов? Немножечко давайте про это расскажем. И ждали вас там? Я понимаю, что для вас это была поездка очень важная. С. Никитин ― Одесса, Днепропетровск (или Днепр), Киев, Харьков. Мы ездим в Украину много лет, много раз. Ну, начиналось это ещё в глубокие советские времена. И там у нас образовался наш любезный друг Семён Рыбчинский. Он искренне считает, что нельзя прекращать духовный, культурный обмен. И русский театр, русское слово, русская поэзия должна продолжать звучать в Украине, потому что этого люди хотят. И в этом смысле эта наша последняя поездка ничем не отличалась от всех предыдущих. К. Ларина ― По настроению, да? С. Никитин ― По настроению и по тому, как нас встречали, и по тому, как люди хотели встретиться с русской поэзией в нашем, грубо говоря, исполнении. До этого мы были без Татьяны с двумя музыкантами, Иванушкиным и Вороновским, в 2013 году. К. Ларина ― Да-да-да. Я просто помню, что мы год назад про это говорили. Когда мы говорили про Украину, вы говорили, что вы очень хотите, и у вас в планах стоит эта поездка. И она-таки состоялась. С. Никитин ― Да, это было в 2013 году, до всех событий. Ну, вот и сейчас… В Интернете была какая-то буря, нам рассказывали. Я в Интернет не хожу. К. Ларина ― А какая буря? В смысле — не хотели? Кто-то не хотел, чтобы вы приезжали, да? С. Никитин ― Кто-то не хотел. Кто-то, наоборот, хотел. В общем… Т. Никитина ― Но на самом деле, Ксения, нас со всех стороны… Кто-то говорил здесь: «Не ездите — вас зароют здесь, обольют грязью». И с той стороны говорили: «Не приезжайте — мы вас тут разорвём в клочки, убьём, затопчем и так далее». И, честно сказать, мы действительно долго думали. Ну, мы, как тот жид, за компанию удавимся. Дружба взяла своё. Вот Семён нам сказал: «Поверьте мне, просто вы здесь нужны. Вас хотят и ждут. И я вас уверяю, что это нужно». И мы поехали. А Сергей, как редиска, он говорил: «Ну, как решишь». И когда я дала согласие, он говорит: «Ну, не знаю, не знаю, как ты решилась на это». А он как ни при чём. В общем, мы приехали. Для меня это было… Серёжа говорит «как раньше». Нет, это не совсем так. Это было волнующее событие. Мы действительно делали обычные наши концерты без всяких скидок. Несмотря на то, что там некоторые поэты, наши соавторы, которые что-то там сейчас говорят, мы сразу вышли и сказали: «Мы поём всё — все песни, всю поэзию, которую мы всегда пели». И мухи отдельно, варенье отдельно. Это наши дети, и мы за них в ответе. И поэтому — нравится, не нравится — мы будем заниматься поэтическим музыкальным делом. К. Ларина ― Люди меняются. И одно дело, если исполнять сегодняшнюю поэзию человека, который изменил своё отношение к вещам… Т. Никитина ― Нет, дело не в сегодня. Многие поэты… К. Ларина ― А то, что было написано… Т. Никитина ― Нет, Ксения, и сегодня эти поэты пишут высокую поэзию. Это несвязанные вещи. И мы не обсуждаем сейчас вот эти вещи. Мы приехали со своей миссией. Наш концерт длится 2:10, ну, с перерывом 2,5 часа. Мы час после каждого концерта давали автографы. Час! У нас были тысячные и более тысячи залы, практически все залы были переполненные, аншлаги были. И для нас это было очень дорого. И нам такие слова говорили — у меня просто слёзы кипели на глазах! С. Никитин ― «Мы же вас…» Как там? Т. Никитина ― «Мы же ж вас любим!» Нам говорили: «Вы знаете, можно дальше жить, можно дальше дышать». Потому что с двух сторон накоплен такой заряд негатива, обиды, слёз, ненависти, что если кто-то решился прийти на такой концерт — вот это было какое-то облегчение. И нам было дорого, что они доверили нам свою боль. И это, в общем… Ну, я ненавижу такие пафосные слова, но получилось, что у нас миссия какая-то была, гуманитарная миссия. Понимаете? Есть какие-то вещи общечеловеческие. И чего бы ты ни делал, но внутри дома, внутри семьи ты не должен отрываться от каких-то именно гуманитарных человеческих вещей, которые из тебя лично делают человека, сохраняют твою личную душу, как книга, как музыка, которую ты сам слушаешь. Есть какая-то «санитарная зона», которую ты создаёшь в своей жизни. Ты можешь иметь какие-то обиды, воззрения, но надо же чем-то жить дальше, надо же иметь какую-то энергию для того, чтобы растить детей. Нельзя же в ребёнка всё время вкладывать ненависть. К. Ларина ― Нельзя. Т. Никитина ― Ведь после дикой войны, которую пережили наши родители, казалось бы — нет прощения немцам, нет, после всего, что было. Или после Холокоста, который пережили евреи. Но ведь всё равно люди вернулись друг другу, стали смотреть друг другу в глаза и стали жить вместе. Надо где-то черпать вот эту энергию сохранения человека. К. Ларина ― Таня, мы ступаем на тонкий лёд, потому что эта аналогия с немцами, мне кажется, не слишком правильная, потому что немецкий народ, Германия начала этот путь самоочищения прежде всего. Т. Никитина ― Не сразу. К. Ларина ― Это очень важно, это очень важно. Т. Никитина ― Не сразу. Ксения, не сразу. К. Ларина ― Не сразу, но это… Т. Никитина ― Прошло много лет. Много лет прошло! И сейчас вышел фильм, кстати говоря (я не помню, кто его сделал, его сделал, по-моему, шведский режиссёр), о том, как много лет не хотели ни американцы, ни немцы смотреть в глаза тому, что произошло, что немцы сделали. И понадобился один маленький адвокат, который поднялся и провёл это расследование. Это действительно тонкий лёд и огромный процесс. Не будем об этом. Короче, нам надо жить, жить дальше. К. Ларина ― Чтобы музыка нас сплотила. С. Никитин ― Надо смотреть в будущее. Я не знаю, как вы, но я уже живу, может быть, в XXII веке. К. Ларина ― Возьми нас с собой, Серёжа! С. Никитин ― Нет, наша семья просто… Наши внуки — американцы. Т. Никитина ― Но они говорят: «Мы русские американцы». С. Никитин ― И мы хотим… Т. Никитина ― Серёжа, прости. К Наташе в школу пришла училка и произнесла речь против России. Наша Наташа пришла со слезами на глазах! И она сказала, и ребёнок это понял: «Как это можно было про всех русских сказать такие слова? Ведь здесь, в Америке, уже было, когда с японцами начали воевать, и японцев выселяли и издевались над японцами». Там тоже так же было, как и наших немцев выселяли из Поволжья, и так далее. К. Ларина ― Нет, послушайте, там и маккартизм был, период огромный, когда людей просто преследовали. Т. Никитина ― Да. И поэтому не надо строить иллюзий себе — ни нам про них, ни им про нас. Все хороши. К. Ларина ― Иллюзии кончились. С. Никитин ― Но хотим мы этого или не хотим, но цивилизованное человечество встанет перед общими угрозами: экологическими, космическими и так далее, и так далее. Т. Никитина ― Метеориты летят на нас. С. Никитин ― И мы обречены… К. Ларина ― На встречу с пришельцами. С. Никитин ― Нет. Т. Никитина ― Сожительствовать. С. Никитин ― Мы обречены жить как единая семья землян. К. Ларина ― И подольше желательно. Можно подольше пожить? Очень хочется. С. Никитин ― И на этом фоне то, что сейчас у нас с нашими братьями-украинцами происходит… Т. Никитина ― И с нами. С. Никитин ― …это, в общем-то, некоторая историческая маленькая загогулина. Через 100 лет будем со смехом об этом вспоминать. К. Ларина ― Давайте мы сейчас споём, и у нас будет небольшой перерыв после песни. Да? Завершим нашу как бы политическую часть. Завершим, да? ПЕСНЯ «СНЕГ ИДЁТ» Снег идёт, снег идёт. К белым звёздочкам в буране Тянутся цветы герани За оконный переплёт. Снег идёт, и всё в смятенье, Всё пускается в полет: Чёрной лестницы ступени, Перекрёстка поворот. Снег идёт, снег идёт, Словно падают не хлопья, А в заплатанном салопе Сходит наземь небосвод. Словно с видом чудака, С верхней лестничной площадки, Крадучись, играя в прятки, Сходит небо с чердака, Потому что жизнь не ждёт, Не оглянешься — и святки. Только промежуток краткий, Смотришь — там и Новый год. Снег идёт густой-густой, В ногу с ним, стопами теми, В том же темпе, с ленью той Или с той же быстротой, Может быть, проходит время? Может быть, за годом год Следуют, как снег идёт, Или как слова в поэме? Может быть, проходит время… Может быть, за годом год… Снег идёт, снег идёт, Снег идёт, и всё в смятенье: Убелённый пешеход, Удивлённые растенья, Перекрёстка поворот. Снег идёт, снег идёт. Снег идёт, снег идёт… НОВОСТИ К. Ларина ― Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомню, что у нас в гостях сегодня Сергей и Татьяна Никитины. Мы говорим и спорим, и поём. Конечно же, всё кончается музыкой. Т. Никитина ― И не дерёмся. К. Ларина ― Мы не дерёмся, да. Вот хотела вспомнить про ещё одно событие, которое живо обсуждалось, помимо политики. У нас ещё состоялась премьера фильма «Таинственная страсть» в этом году, который просто произвёл какой-то невероятный резонанс в обществе. Битва была не на жизнь, а на смерть: похож/не похож, было/не было, так/не так, этот обиделся/тот не обиделся, этот сказал, что враньё, другой говорит, что «так не было». Это было безумие! В связи с этим мой вопрос, вернее — два вопроса. На ваш взгляд, почему такое звериное совершенно внимание именно к этой эпохе? Почему она так волнует людей? Именно 60-е годы. Бесконечное количество и спектаклей, и фильмов на эту тему, и сериалов. И второй, главный вопрос: а кто бы вас сыграл в кино, как вы думаете? Таня, кто бы тебя сыграл? С. Никитин ― Не дай Бог! Боже упаси! К. Ларина ― Ну, представьте, 1968 год… Т. Никитина ― Я не знаю никого. К. Ларина ― Ваш там квинтет. Или кто там у вас был? Когда появился… Вот Таня Никитина, тогда ещё Таня Хашимовна, да? Т. Никитина ― Садыкова я была. К. Ларина ― Садыкова, да. Кто бы сыграл? Т. Никитина ― Не знаю, я не знаю. С. Никитин ― Скажем, фильм «Оттепель» меня не отвратил, а наоборот — даже порадовал. Там, мне кажется, дух эпохи передан очень живо и правильно, и с болью, и с любовью. К. Ларина ― Да, это точно. С. Никитин ― Я, извините, не видел этот фильм. К. Ларина ― «Таинственную страсть»? Т. Никитина ― Мы не видели. К. Ларина ― Но слышали? Отголоски-то долетали обид? Т. Никитина ― Я читала убийственную реакцию. С. Никитин ― Я просто на других примерах, на других произведениях производства Первого канала убедился в том, что этих производителей интересует рейтинг, прибыль, как бы из какого-то бренда выжать ещё копеечку. Ну, явный пример… К. Ларина ― Минуточку! Т. Никитина ― Это — «Я Пастернака не читал, но считаю…». Не надо так говорить. К. Ларина ― Нет, давайте так. Во-первых, мы читали Пастернака. Во-вторых, «Оттепель» — это Первый канал тоже, между прочим. Т. Никитина ― Да. Ну и не надо… К. Ларина ― Так что оттепель оттепели — рознь. Это вопрос, конечно… Т. Никитина ― Ну, я имею в виду «Иронию судьбы 2″. К. Ларина ― Это понятно. С. Никитин ― Это типичный пример явной спекуляции. К. Ларина ― Паразитизма. Т. Никитина ― Ксения, дело в том, что произведение, по которому уже ставили вот этот фильм, как я поняла… К. Ларина ― Аксёнова? Т. Никитина ― Оно же тоже… К. Ларина ― Само по себе спорное. Т. Никитина ― Тоже было переписано, как «Воспоминания» Маршала Жукова. Поэтому не будем как бы… Тут очень тонкий, сложный и этический вопрос. К сожалению, Аксёнова нет, и мы в плену уже какой-то мифологии. Я с интересом читала книгу, думая, что это Аксёнов. Я, к сожалению, не читала то, что Анатолий Гладилин имел в руках. И хочу почитать. Нам очень интересна эта эпоха. Мы дети этой эпохи, мы подростками вступали в эту жизнь. И нас заразила эта эпоха, потому что весь романтицизм, который мы впитали… Мы же так с надеждами в этот мир и влетели. Как Булат говорил: «Да, мы были глупыми. Мы считали, что социализм можно очеловечить и сделать лучше, и что мы всё можем подправить какими-то такими методами, что дальше жизнь улучшится». Но вот эти чувства, ощущение свободы, которое несли в себе эти молодые люди, — это было прекрасное чувство. Оно, конечно, украсило молодость этих людей и нашу юность тоже. Мы, конечно, с этим пришли в этот мир. К. Ларина ― И запели, собственно говоря, из-за этого. Атмосфера какая была! Т. Никитина ― И этот заряд сохранился на всю жизнь. С. Никитин ― Я вспомнил четверостишье Александра Володина: Солнечным сиянием пронизан, ветром революции несом, над землёй летит социализм с получеловеческим лицом. Это четверостишье в какой-то степени характеризует… К. Ларина ― Но тогда, вот в то время, всё-таки вы наверняка же помните свои ощущения совсем ещё молодых людей, почти даже детей — вот 60-е годы, которые вы успели застать как граждане. Т. Никитина ― Понимаете, когда открыли лагеря, когда ГУЛАГ… когда стала просачиваться правда о лагерях… Ну, родители-то наши знали, людей забирали, они же это видели, но шёпотом об этом говорили. Но этого как очищения все ждали, что покаются, скажут — не только Хрущёв скажет, но скажут: «Да, вот такое было. Виноваты». С. Никитин ― Вспомни лекцию 1964 года. Т. Никитина ― Какую? С. Никитин ― По математике. Т. Никитина ― А, когда Никиту Сергеевича сняли, то мудрые люди поняли, что начинается закат вот этого. И мы пришли на лекцию по высшей математике. У нас был такой доцент Днестровский, читал. И что-то задержалась лекция, аудитория огромная шумит. Он вошёл в аудиторию. А кто-то пустил огромного такого бумажного голубя, который так летит и у него на глазах садится на стол около доски. И он так посмотрел на эту ликующую молодую аудиторию с этим голубем и так сказал грустно: «Эх, вы, дураки!..» В этот день сняли Хрущёва. С. Никитин ― И ушёл. Т. Никитина ― И даже не стал читать лекцию. К. Ларина ― И вышел просто из аудитории? Т. Никитина ― Ушёл. У нас в этот день не было математики. И такая тишина наступила! И мне кажется, на наш курс это произвело впечатление, потому что у нас был первый курс, который отбился от обязательных летних работ. По желанию кто-то хотел ехать — тот ехал, а кто не хотел — не ехал. То есть вот этот дух, когда воля человека всё-таки рассматривалась, когда человек не грязь под ногами власть предержащих, а у него есть голос, есть воля, что ты живое существо, с которым могут считаться, — вот эта инъекция с той эпохой в нас проникла. С. Никитин ― Я помню эпизод, на мехмате это было. Приехал бывший лагерник, и эту встречу вёл Илья Эренбург. И вот лагерник рассказывает нам, большой аудитории студенческой, свой горький опыт. И приходит записка, Эренбург её разворачивает и читает вслух: «Нельзя ли его как-нибудь деликатно остановить?» — кто-то пишет Эренбургу. Он это зачитывает и брезгливо выбрасывает в мусорную корзину. Это был жуткий восторг! А потом прошло сколько-то лет, мы пришли на физфак выступать квинтетом. И в конце поём гимн физфака «Дубинушка», где есть слова про декана: Деканат весь гудит, сам декан говорит: «Неприглядна ученья картина». Мы на это плюём, мы уверены в том, Что и сам он большая дубина… Ну, там про студента, который как был, так и остался дубиной. Т. Никитина ― Шутливая песня. С. Никитин ― А нам студенты говорят: «Что вы? Что вы? Как бы не было нам лиха. Это запрещено!» Это был 1972 год уже. Это запрещено было к исполнению в стенах университета. И мы поняли, что… Т. Никитина ― Ну, что говорить, когда сейчас портреты Сталина появились. В это нельзя было поверить! К. Ларина ― Памятники уже появились Т. Никитина ― Да как же это так?! Как же не изучать того, что произошло? За что же эти несчастные невинные люди сгнили? Это вообще!.. Как же такое? Я это не могу понять! С. Никитин ― Я просто в такие моменты говорю всего два слова, вернее четыре: рабская психология и имперские амбиции. К. Ларина ― Вот Киплинга надо спеть. Т. Никитина ― Ой, сейчас, прости… С. Никитин ― Нет, сейчас мы споём одну песню, которая… Т. Никитина ― Ксения, а как же внучка вот этого человека, который пытал, погубил деда, и она сказала: «Простите меня»? К. Ларина ― Это история с Денисом Карагодиным, да? Т. Никитина ― Да. А ты говоришь, что ничего положительного. Это замечательный, порядочный, совестливый человек. С. Никитин ― На эту тему новая песня. «ПЕСЕНКА О СВОБОДЕ» Ах, свобода, ах, свобода. Ты — пятое время года. Ты — листик на ветке ели. Ты — восьмой день недели. Ах, свобода, ах, свобода. У меня одна забота: почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Даже если, как считал учёный, её делают из буквы чёрной, не хватает нам бумаги белой. Нет свободы, как её ни делай. Почему летает в небе птичка? У неё, наверно, есть привычка. Почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Ах, свобода, ах, свобода. У меня одна забота: почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Даже если, как считал философ, её делают из нас, отбросов, не хватает равенства и братства, чтобы в камере одной собраться. Почему не тонет в море рыбка? Может быть, произошла ошибка? Отчего, что птичке с рыбкой можно, для простого человека сложно? Ах, свобода, ах, свобода. На тебя не наступает мода. В чем гуляли мы и в чем сидели, мы бы сняли и тебя надели. Почему у дождевой у тучки есть куда податься от могучей кучки? Почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Ах, свобода, ах, свобода. У тебя своя погода. У тебя — капризный климат. Ты наступишь, но тебя не примут. К. Ларина ― Между прочим, завода не было, а фабрика была свободы в советское время. Т. Никитина ― Это Бродский посвятил Окуджаве. К. Ларина ― Прекрасно! С. Никитин ― Это стихотворение в 1965 году было написано. К. Ларина ― Ужас! На излёте свободы как раз, да. Потрясающе! Это совсем новая песня, я так понимаю, ваша? С. Никитин ― Да. К. Ларина ― Так, что? Ещё чем будем гордиться? С. Никитин ― Ну, раз речь зашла об Окуджаве, может быть, споём… Т. Никитина ― Что? С. Никитин ― «Отъезд». Т. Никитина ― А, ну хорошо. С. Никитин ― Стихотворение Бродского в 1965 году было посвящено Булату Окуджаве. Ну, вы, наверное, догадываетесь, что Булат Окуджава для нас не просто поэт, не просто человек с гитарой. Ну, это просто часть нас самих. Я вообще в руки гитару взял только из-за того, что хотел петь Окуджаву. Вот пусть прозвучит песня, которую Булат Шалвович написал последнюю в своей жизни, это был 1994 год. Стихотворение называется «Отъезд» и посвящено оно было Владимиру Спивакову. ПЕСНЯ «ОТЪЕЗД» С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга. Бричка вместительна. Лошади в масть. Жизнь моя, как перезревшее яблоко, тянется к тёплой землице припасть. Ну а попутчик мой, этот молоденький, радостных слёз не стирает с лица. Что ему думать про век свой коротенький Он всё про музыку, чтоб до конца. Времени не остаётся проводы… Да неужели уже не нужны слёзы, что были недаром ведь пролиты, крылья, что были не зря ведь даны? Ну а попутчик мой ручкою нервною машет и машет фортуне своей, нотку одну лишь нащупает верную — и заливается, как соловей. Руки мои на коленях покоятся, вздох безнадёжный густеет в груди: там, за спиной — «До свиданья, околица!» И ничего, ничего впереди. Ну а попутчик мой божеской выпечки, не покладая стараний своих, то он на флейточке, то он на скрипочке, то на валторне поёт за двоих. К. Ларина ― Прекрасная вещь! Булат Окуджава, напомним. Вообще, опять же когда говорим о судьбах русской интеллигенции (мы так во времени путешествуем с вами сегодня, все эти два часа), от очарований до разочарований, от надежд то полного уныния. И опять же вспоминаешь эти 90-е годы — эта чеченская кампания, которая, как мне кажется, с таким колесом вообще по сердцу проехала многих людей. Я сейчас слушала, вспоминала Юрия Левитанского. Практически в это же время у него просто сердце разорвалось от этих переживаний, от того, что было какое-то ощущение внутреннего опять же предательства. И Булат Шалвович тоже, я помню, был период, когда он практически ушёл в так называемую внутреннюю эмиграцию вместе со своими многими, кстати, друзьями и соратниками. И Юрий Карякин тогда ушёл, что называется, из этого такого политического романтизма. Это же было время (конец 80-х — начало 90-х) абсолютно такой романтики и опять такой же второй оттепели по сути. С. Никитин ― Да. Я сейчас с большим интересом читаю книжку Юрия Карякина как раз про 90-е годы. Я вроде бы был в этом, я был свидетелем, но узнаю много интересного… К. Ларина ― Нового. С. Никитин ― Много интересного и много нового. Нужен человек такого ума, как Юрий Карякин… К. Ларина ― Который скажет: «Россия, ты одурела». С. Никитин ― Да. Ну, который поможет тебе проанализировать то время, в котором ты живёшь. Раз уже имя Левитанского прозвучало, пусть прозвучит песня, которая звучит уже почти 40 лет. И неизменно она находит отклик среди современников. ПЕСНЯ «ДИАЛОГ У НОВОГОДНЕЙ ЁЛКИ» — Что происходит на свете? — А просто зима — Просто зима, полагаете вы? — Полагаю. Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю в ваши уснувшие ранней порою дома. — Что же за всем этим будет? — А будет январь, — Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю. Я ведь давно эту белую книгу читаю, этот, с картинками вьюги, старинный букварь. — Чем же все это окончится? — Будет апрель. — Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен. Я уже слышал, и слух этот мною проверен, будто бы в роще сегодня звенела свирель. — Что же из этого следует? — Следует жить, шить сарафаны и лёгкие платья из ситца. — Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить. Следует шить, ибо, сколько вьюге не кружить, недолговечны её кабала и опала. Так разрешите же в честь новогоднего бала руку на танец, сударыня, вам предложить! Месяц серебряный, шар со свечою внутри и карнавальные маски — по кругу, по кругу. Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, и — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!.. К. Ларина ― Вот в завершение стоит вспомнить известную формулу: «Как встретишь — так и проведёшь». Я думаю, что мы хорошо встретили, и дай Бог нам провести новый год вот в такой замечательной компании. И вам тоже, дорогие друзья, считайте, повезло с нашими гостями. Сергей Никитин, Татьяна Никитина и Ксения Ларина. Т. Никитина ― С Новым годом! Будьте счастливы! С. Никитин ― С Новым годом всех! К. Ларина ― С Новым годом!

Ссылка на источник