О.Чиж ― Это программа «Разбор полета». Ирина Воробьева, Оксана Чиж. Это программа о людях, которые принимают решения, о мотивах, которыми они руководствуются. И это вторая часть программы. И.Воробьева ― Ты украла у меня сейчас первую реплику. Я только хотела зайти, сказать, что на самом деле это, действительно, вторая часть программы «Разбор полета». А мы уже обещали вам в первой части, что мы продолжим. Режиссер, телеведущий, наш коллега Юлий Гусман. Юлий Соломонович, еще раз здравствуйте! Ю.Гусман ― Здравствуйте! Как приятно даже без программы вас видеть НРЗБ бегаете, много работы, много неприятных и разных новостей. О.Чиж ― А нам-то как приятно. А закончили мы в районе 95-го, 96-го года, когда закончилось депутатство, а дальше началось телевидение. Ю.Гусман ― Нет-нет. Если вы позволите, мы отмотаем назад, потому что когда-то началось кино, о котором мы не говорили. И.Воробьева ― Точно, было дело. Ю.Гусман ― А началось она в 70-м году на высших курсах кинорежиссеров. И я вам решил рассказать, потому что это удивительно мистическая история. Может быть, не мистическая, а просто прекрасная. Нет, ничего страшного нет. Когда я был маленький, совсем маленький-маленький, после войны, папа привез с войны патефон. Он немного там был. Такой патефон и набор пластинок 78 оборотов. И у всех была любимая пластинка. У моей няни украинки была любимая пластинка «Смуглянка-молдаванка». У папы была такая «Песня фронтовых шоферов»: «Мы ж не позабудем, где мы жить не будем, фронтовых изъезженных дорог. А у меня была такая пластинка. Сидел на полу. Был я как вы, года четыре-пять. И.Воробьева ― НРЗБ. Чуть-чуть помладше. Ю.Гусман ― И сидел на полу. И у меня была пластинка. И я не знал, что это такое. 78 оборотов, бьющиеся такие. Называлась: «Мост через реку Квай», фокстрот. И так кто-кто свистел. Знаете эту мелодию? Я не знал, что так свистеть можно красиво. Я ничего не знал. И вот так свистел, свистел. Потом просвистел эти пластинки. Патефон и все это исчезало надолго. Прошло много-много лет. 1970-й год. Высшие курсы кинорежиссеров. Отдельная повесть – какое счастье учиться было на этих курсах, где нам показали все те фильмы, которые я, бакинский не скажу мальчуган, не скажу подросток, вообще, дядька, никогда бы не увидал. Ну там… один индийский фильм в год, одно польское кино, какое-то в качестве трофея. И нам показали всего Феллини, всего Бертолуччи, всего Бергмана. Правда, черно-белые, ворованные, как видно, а может, не ворованные. Было такое счастье. Там было много счастья и приключений. И у нас были Трауберг и Данелия руководители. Там Андрон Кончаловский приходил лекции читать. Вообще, счастье было! Первый день – я только из Баку приехал – иду на занятия. А мы учились тогда – маленький такой подвальчик с одним этажом, где сейчас давно уже Театр-студия киноактера небольшой, и там было несколько помещений наших. И я прихожу и натыкаюсь, опоздав, на Наталью Васильевну, завуча курса. И она мне говорит: «Что такое? У вас занятия, вы опоздали…». И начинает отчитывать как школьника. А я кончил школу, я кончил аспирантуру, я сыграл в КВН, я такой пожилой джентльмен… О.Чиж ― А тут тапкой практически. Ю.Гусман ― Я думаю: Боже, зачем я приехал? Опять: н/б – не был, оп— опоздал, «садись, два», «вызови родителей!» Какой-то кошмар. – «Идите учиться». И пошел я… А у нас было зарубежное кино. Первое занятие. Я открываю внизу подвальчик – там мест 40, такой маленький зальчик и обитая дерматином с ватой двойная дверь. Открываю наружную дверь, захожу, закрываю. Открываю внутреннюю дверь. Зальчик, свет дребезжит как в хорошем кино и слышу… (СВИСТ) Можете себе представить? И.Воробьева ― Вот это флэшбэк! Ю.Гусман ― Это шел знаменитый фильм «Мост через реку Квай» про английских военнопленных в японской… Это классика, вообще… Но я-то классику не знал. И я думаю: я попал туда! А в тот же вечер нам дали удостоверение высших курсов на одно лицо. И я пошел в Дом кино, где потом был 16 лет директором. Я попал в этот дом посреди Москвы, дворец, где ходят самые известные люди. А там было набито, потому что шло какое-то зарубежное кино. Я зашел, пошел в это зал, где потом долго работал… А зал такой был и сейчас тоже так, что внизу вход и шторами задергивают вход… Я поднимаюсь снизу. Весь тысячеместный зал. И я, значит, открываю снизу – экран почти не виден, там просто мелькает… гигантский экран. Опять луч. И сидит респектабельнейшая толпа, не видно, кто, но такой полный зал. Луч киноаппарата и с экрана что-то по-американски что-то… я не слышу, потому что ревет сбоку – и бесстрастный голос переводчика: «Ты что, мать-мать… зачем ты… Я тебе…!» — матом спокойно в голос! Женщины сидят, профессора, научные работники… А в Баку матом при женщинах вообще никто никогда не ругался даже вокруг пивных баров! А оказалось, что нынешний академик и профессор, умница и красавец Кирилл Разлогов — тогда пацан — переводил… А там было модно на закрытых просмотрах переводить… И.Воробьева ― Как есть. Ю. Гусман: Я не могу общаться с противными, плохими людьми, то есть «Хай!», «Бай-бай!» — пожалуйста, но общаться… Ю.Гусман ― Как есть. Это был фильм «МЭШ». Вы знаете его. Потом был сериал. Это про военный госпиталь в Корее. Там хулиганский такой… очень классный фильм. О.Чиж ― Он так бесстрастно это все или как? Ю.Гусман ― Да. «Нет, никогда! Мать-мать-мать…». Потому что сейчас гоблины переводят. Он переводит с выражением. Он просто так, как я говорю: Здравствуйте, добрый день! И я понял всё! Я попал куда-то в тот мир, в который бы я никогда не попал… Это было так, на самом деле. Потом снялся в кино, потом снял фильмы, о которых, хотите, поговорим. А потом, что интересно, в конце 80-х, когда все это началось, а я был такой активный, хоть и НРЗБ человек, мне Алик Шеин предложил с подачи Рустама Ибрагимбекова пойти в НРЗБ. А мы там проводили какие-то мероприятия. А это место всегда… тогда НРЗБ обкома партии или какой-то отставной НРЗБ. Дом кино, такое всё… дефицит, колбаса может быть. И вот я стал директором. Они меня избрали на секретариате. Элем Климов, Андрей Смирнов бился с Виктором Мережко за меня так… И ему там по телефону – я сам слышал…, а он ходил в горком партии: «А почему нет ответа на нашу просьбу». А было такое советское правило, что если запрашиваешь какой-то вопрос, тебе не отвечают — это нет. То есть инстанция, как она называется, не отвечает «нет», чтобы документа не было. Значит, нет. Времена добрые, он говорил: «А что такое?» НРЗБ Ему однажды говорят: «Если тебе нужен еврей — у тебя что, своих в Москве жидов мало? Чего ты из Баку пригласил?». Вот такая была… Я, правда, никогда не слышал в лицо такое, уже рассказывал… И.Воробьева ― Слушайте, а вам предлагали стать директором, вы принимали решение или за вас принял решение коллектив, который за вас потом бился? Ю.Гусман ― Это было невозможно. Ну, как это? Там не было коллектива. Это был секретариат. А секретари все были штучные. Это все нынешние герои киномира, все эти великие люди… я не буду перечислять. Тогда был знаменитый 5-й съезд, революционный съезд Союза кинематографистов – это без всяких шуток – и начал все перестроечные демократические процессы. Он был самый передовой, самый демократический. Поверьте, это нужно книги писать… Я, кстати, написал уже как бы, просто никак не могу дочитать, отредактировать до конца. Но это, действительно, было… Вот вам это все, юным девушкам 16-ти, 17-ти лет кажется абсолютно какой-то эпохой… 25 лет назад, когда вы родились, быть может или еще не родились, а тогда это было… вообще все горело, это все сверкало. И вот смотришь, как те времена сейчас кто-то вспоминает как ой-ей-ей! – какой-то кошмар, а из этого кошмара все выросло: все магазины, все наши автомобили, все наши начальники – все оттуда. Если бы тогда Горбачев, Ельцин, Бурбулис, Гайдар как бы к ним не относиться сегодня – они были вместе, потом против друг друга – но это все оттуда идет. И вот эта эпоха началась новая. И началась новая жизнь. Попал я в думу… И.Воробьева ― Подождите, стойте… О.Чиж ― Дума думой. И.Воробьева ― Так я не поняла, вы хотели стать директором Домом кино? Ю.Гусман ― Это была не просто огромная честь… Как бы сказать… Ну, я работаю на »Азербайджанфильме». Один режиссер, который раз в три года должен снимать фильм. Все остальное время нужно сидеть в творческом так называемом буфете, смотреть на экран маленького телевизора, пить чай или есть что-нибудь. И когда идет что-нибудь, Говорить: «А-а, я тоже так могу снимать». Другой работы нет. Я, правда, тогда успел… Я приехал, поставил спектакль, самый знаменитый мюзикл в Баку, который назывался «Три мушкетера», который фильм потом стал. И туда приезжал Дунаевский, Ряшенцев – авторы— Марк Розовский, и вообще, все мои друзья. И они оценили спектакль замечательно. Он шел 12 дней каждый день в ТЮЗе. НРЗБ. А до этого поставил его Сандро Товстоногов, сын Георгия Александровича Товстоногова. И там Кочан гениальный играл на трубе, играл Д’Артаньяна. А у нас играл Шурик Шаровский Д’Артаньяна, который сейчас много лет народный артист и главный режиссер Театра русской драмы. Вообще, все так перекрещивается. И когда мне предложили, я только собирался снимать кино новое по Максуду Ибрагимбекову, гениальному писателю, моему другу. И он жутко обижался, потому что какое-то предательство – поменять творчество… Но я по природе… опять какая-то исповедь… И.Воробьева ― Да-да-да. Ю.Гусман ― Я по идее… Мне очень нравится общественная работа, может быть, потому, что я не могу сидеть на месте. Мне так совсем тяжело… Вот настоящий писатель – я их видал очень много, и знаком и дружу много – для них белый лист бумаги – это как стакан водки для алкоголика. Они не могут пройти мимо. Им хочется написать обязательно. И, понимаешь, они сидят в Малеевке, в домах творчества, на дачах. И для них остаться утром у окна – что для Льва Толстого, что для Радзинского, что для Зорина – сидеть у окна и писать… Ярослав Голованов, и с Юрием Ростом, с которыми мы отдел сатиры и юмора «Комсомольской правды», страницу, которая до сих пор жива. Голованов великий журналист космоса, писатель. Ну, Рост сейчас, слава богу, жив здоров. Слава ушел от нас. Тоже потрясающий журналист и человек замечательный. Все замечательные люди были вокруг всегда или я вокруг них бегал… И.Воробьева ― Короче говоря, вы хотели стать директором Дома кино, потому что хотели вообще… Так, хорошо. Ю.Гусман ― Я очень хотел, извините меня, получить какую-то площадку, чтобы работать в Москве. Потому что Баку я поставил несколько спектаклей, я был худруком двух театров… О.Чиж ― То есть вы решили: переезжать надо. Ю.Гусман ― Ну, я не знаю… Давайте так. Звонят вам из ВВС и говорят: «180 тысяч евро, — сейчас уже не евро будут, а фунты,— не могли бы вы переехать к нам. Мы хотим, чтобы вы были обозревателем». – «У меня плохой английский». – «Нет-нет, любой английский. Вы будете вести программу для индусов, русских и китайцев. Английский выучите. Вы нам очень нужны». И вот ты бросаешь этот мир друзей, эти обшарпанные, повидавшие виды стены и едешь в British Broadcasting Corporation с той же работой, только вот… на огромную… А там зарплаты никакой не было, и вообще, там у нас — верьте, не верьте – была абсолютно прозрачная организация. Я все знал, как там, – потому что я бакинец, – что такое НРЗБ, что такое «мертвые души», что такое хозяйственные структуры. Но я сам себе сказал, и все на работе сказали, что нам «ни рубля не накопят строчки». Вот 18 лет – вообще я не выпил бесплатного чая. Хотя там, понимаете, ресторан, и директор ресторана прелестный Юрий Никифорович Шишков больше боялся, что я приду сюда с азербайджанцем, который… Ю. Гусман: Мне было легче защищаться в трудное время, потому что мне выпала роль популярного полупридурка из КВН О.Чиж ― Понесется… Ю.Гусман ― Нет, но я выиграл. Ты знаешь, оказывается, в моем случае честность, в которую никто не верит… я не к тому рассказываю вам, чтобы кто-то поверить, мне уже поздно за те годы оправдываться, но выясняется, что это приносит больше пользы, чем вот украсть 10 тысяч долларов – неплохие деньги – в месяц. Я знаю историю про своих старших моих друзей, великих сценаристов, писателей Юлия Дунского, Валерия Фрида. Если вы не читали их и радиослушатели… а вас прошу, прочтите их сборник сценариев – они гениальные писатели. Скромнейшие люди. Они в тюрьме, в ссылке, в лагерях провели, потому что в 19 лет арестовали весь курс, потому что там училась Аня Бубнова, внучка Бубнова, а Сталин сажал… В общем, не об этом. Они были такие прозрачные люди… Мне, вообще, повезло, что мама с папой, родители моей… мама моей жены и бабушка у меня были, действительно… Вот хотите верьте, хотите нет, я повторяю это как заклинание каждые 10 минут: мне так повезло с друзьями, с окружением… Я тоже человек не очень плохой, но, например, никогда не могу общаться с противными, плохими людьми, то есть «Хай!», «Привет!», «Бай-бай!» — пожалуйста, но вот общаться, провести… я просто не умею. Я за товарища могу задушить и за меня может, кто-то задушит… Это, на самом деле, очень важная вещь. И.Воробьева ― А какие решения принимает руководитель Дома кино? Ю.Гусман ― Все. И.Воробьева ― Ну, что значит, все. Ю.Гусман ― Ну как… Какие решения принимает сочетание «Венедиктов и генеральный директор» — что он принимает? Всё. Дело в том, что там, вообще, так сложилось, из-за чего меня потом и выперли в результате интриг и неправды. Эту тему не хочу обсуждать, просто здесь нет напротив меня моего единственного… О.Пашина ― Это к вопросу о хороших людях, которые окружают. Значит, они не всегда такие хорошие. Значит, приходилось в ком-то разочароваться. Ю.Гусман ― Нет-нет-нет. Вокруг накипи, хрени, говна и гадости плавает по нашему озеру и болоту, будем называть, очень много… Я же не такой наивный ребенок: Ой, я всю жизнь!.. Да нет. Я имею в виду, что были у меня много в жизни каких-то… Вот одно из этих разочарований в моем друге и кинематографисте замечательном, который поступил, по-моему, очень плохо когда-то. Об этом знала вся Москва, сейчас поздно вспоминать. Но дело в том, что Дом кино, по сути, содержал, убирал, чистил, мыл весь комплекс на Васильевской. То есть Союз кинематографистов, просто милые дамы и милые господа приходили там… ну, Союз, — а мы вот чистили, убирали… Я начал… Вот скажите мне, если только вы не знаете, отгадайте, с чего я начал свою работу директором этого гигантского комплекса. О.Чиж ― Видимо, с уборки в кабинете. И.Воробьева ― С мытья полов каких-нибудь. Ю.Гусман ― Близко. Еще дальше, дальше. Уже почти… И.Воробьева ― Ремонт в туалетах? Ю.Гусман ― Ты знала. И.Воробьева ― Нет. Ю.Гусман ― Я не хочу больше рассказывать, она все знает. Я однажды летел в Америку много-много лет назад с делегацией. Тогда самолеты напрямую не летали. И посадка была в Гандере. Гандер – это малюсенький городок в Гренландии, где кроме аэропорта и дьюти-фри гигантского нет ничего: заправляешься и дальше летишь. То есть вот так летишь по дуге. Я впервые там дьюти-фри увидал, впервые там дезодорант увидел – не понимал. Я всерьез думал, как можно… Туалетную воду я всегда любил, там — 30 долларов… А пшикать, пардон, под мышками – 24. Ну, какой-то бред! Нельзя, что ли, душ принять? В общем, много чего не знал. И я зашел там в чистейший – простите, дамы и господа – туалет, ватерклозет, уборную, как говорят у нас в деревне… НРЗБ, где я вырос. И.Воробьева ― Много как еще говорят. Так. Ю.Гусман ― Я зашел – обомлел: помимо чистоты играла музыка! Играла музыка. И первое, что я сделал в Доме кино… во-первых, я нанял 18 новых сменных женщин-уборщиц. О.Чиж ― А со старыми что не так? Ю. Гусман: Я за товарища могу задушить, и за меня может, кто-то задушит Ю.Гусман ― Потому что наши все туалеты – сейчас вы, дети перестройки и не помните… И.Воробьева ― Спокойно, спокойно. Ю.Гусман ― Но было всегда… этот запах, пардон, уринотерапии преследовал меня всю жизнь. Всюду в подъезде… Я тоже так же жил, потому что все подъезды… Хотя на Востоке огромное внимание чистоте уделяют, но как… личной, не общественной. Короче говоря, я говорю: А почему у нас нету… накладок на унитазы, скажем? Для меня самое главное, чтобы этот кошмар советский поломать… Они говорят: «Они ломают. Они все становятся на него ногами и все ломают». Я говорю: «Купим самые дешевые. Вытираем…. Почему нет мыла?» Они говорят: «Они его воруют – кто приходит». О.Чиж ― Мастера культуры в смысле? Ю.Гусман ― Нет, там бывает вся Москва. Это Дом кино. Мастера культуры, как правило, редко приходят. Дают стоматологу, соседу, шоферу, девочке, мальчику – кто попросил. Мастеров там – 30%, 20%, только такие вот… супершлягеры. Кто там ходит каждый день… Так, по крайней мере, было до прихода вашего друга, то есть меня. Короче говоря, я говорю: «А почему туалетной бумаги нет?» — «А не можем напастись». Я говорю: «Рвите ее на куски, складывайте и убирайте все время». Они могут приходить утром и вечером хотя бы на час, меняясь… И играем музыка. А какая музыка там играла? О.Чиж ― Видимо, фокстрот, нет? Ю.Гусман ― Это очень правильно. Я не подумал. У меня там была самая главная моя любимая музыка, пока я не поставил с Зельдиным «Человек из Ламанчи», самая главная музыка была из »Фантом оперы» — па-па-па! И.Воробьева ― Как раз подходящая для… Ю.Гусман ― Нет, в туалете играла разная музыка, как бы релаксейшн, Будда-бар. А звонки были… И это было. Может, сейчас нет, но это было много-много лет. Почему я начинаю с такой невкусной, неаппетитной и дурно пахнущей темы – потому что сто процентов огромная проблема нашего культурного развития как гигантского пространства – понятно, столько часовых поясов – оттого, что у нас читающих много было и есть, верующих много и есть, хороших людей много есть, а вот дважды в день душ, хорошо чистить зубы пять минут… Нет, это относится и ко мне. И вот заходишь в метро… может, сейчас лучше бывает. И.Воробьева ― О нет. Ю.Гусман ― Там все время… Ну, елки! Почему ты не искупался? И он может сидеть, читать протопопа Аввакума! И это, потому что всюду в тех странах, где главное, чтобы было хорошее здравоохранение… мелкая страна, небольшая империя, где хорошее медицинское обслуживание, где хорошая школа, где хороший детский садик, где улицы чистенькие, где меньше воруют, зато меньше танков и пушек, но зато скромней сижу, — там начинают с того, что ребенок – вот мой внук – чистит зубы как будто он на фронт собирается. Он утром драит, вечером драит. Он не ложится спать, не приняв душ. А я не могу принять душ в Баку, потому что у нас не было горячей воды и не было душа. На керосинке кипятили. Это звучит сейчас тоже как рассказы Шаламова, но это чистая правда. Так вот, я убежден, что если у нас все равно не решат проблему… Ну, что такое сейчас произошло с этими жуткими, чудовищными растворами для принятия ванн… И.Воробьева ― С »боярышником». Ю.Гусман ― Это же только от бедности, от воспитанности и от отсутствия какого-то внимания к людям. Потому что это не просто… сейчас посадят 8 человек или 80 человек – дело же не в этом, дело в том, что невозможно себе представить — там много в странах пьют по-черному, особенно в северных странах – но представить себе это довольно трудно. И это оттого, что вот то, что советская власть все время говорила — «дойти до каждого человека», «человек человеку друг, товарищ и брат» — выяснилось, что лозунги пропали и практика не появилась. И вот поэтому в Доме кино мы начали с этого. А потом были самые интересные вечера и съезды всякие либеральные, извините за выражение, демократической, прошу прощения, общественности. О.Чиж ― Не при дамах будет сказано. Ю.Гусман ― И всякая была такая… И мне было немножко легче защищаться в трудное время, потому что мне выпала роль такого полупридурка популярного из КВН, потому что я говорил: «А что я могу сделать? 350 депутатов хотят провести митинг во главе с Ельциным. Их же не пускают никуда. Да дайте мне приказ, арестуйте меня. Я кто? Я директор Дома кино. Мне говорят: депутаты хотят…». – «Хватит придуриваться!» Я как-то продержался, ничего не случилось. И даже, наоборот, у меня на стене висит для музея – когда-нибудь, может быть, попросят, из Екатеринбурга еще не звонили – висит благодарность Ельцина за проведение 1-го съезда депутатов нефракционных, висит письмо 001 за подписью Ельцина. И.Воробьева – О ―о! О.Чиж ― Сильно! Ю.Гусман ― Да. Сейчас в цене поднимется, тогда выставлю на аукцион «Сотбис». Вот да. И, собственно, в Доме кино все произошло. Первая «Ника» случилась и потом жила много лет. И когда были события в Литве, там всю ночь сидели – вы знаете об этом – всю ночь сидели, не расходились. И.Воробьева ― Да. Ю.Гусман ― И когда-то Третьяков организовал там первый «Устричный бал». Настоящие устрицы впервые в Москве. Вот такое было время. И там все как бы возникли в этом, и вот в Доме кино мы столько лет… А потом произошли те события, когда меня под лозунгом, что я не люблю рыночную экономику, потому что я считал, что бесплатный дом… Ну, там, в общем, не важно, что было, и дальше пошел другой этап жизни, потому что про думу нечего рассказывать. Думу вы все знаете. И.Воробьева ― Подождите, еще про «Нику» надо поговорить. Ю.Гусман ― Давайте. И.Воробьева ― Это же вы придумали «Нику»? Ю.Гусман ― Я. Как сказать я… История такая. История была тоже очень трогательная. 5-й съезд. Я директор Дома кино. Я сижу и думаю: что же такое?.. А мы про «Оскар» ничего не знали кроме того, что кого-то не пустили… Мы же видели ни одной трансляции, я, во всяком случае, никогда не видел. Мы знали, что такая премия, но мы ничего не знали. И я думал: что ж такое, почему всем все вручают начальники? Давайте придумаем такой приз… Она вначале называлась «профессиональный приз Союза кинематографистов». Давайте, чтобы сами себе – ну, журналисты журналистам… И.Воробьева ― Сами решайте. Ю.Гусман ― Сами. О.Чиж ― А начальники-то против не были? Ю.Гусман ― А ты должна уже знать, ты девочка, тебе уже 17-й год, ты должна знать. Когда начинаешь нечто, что сейчас красиво называется стартапом в общественной деятельности, тебя начинают гнобить потом. Если ты сама выходишь искать детей, никого не спрашивая – ну ищи. То ли грибы ищешь, то ли детей. Когда создаешь контору, систему и не договариваешься с МСЧ, предположим, могут возникнуть вопросы к гражданскому обществу. Все было просто. КВН так создавался. КВН никого вообще не интересовал. Когда стал КВН КВН-ом… И.Воробьева ― Тогда уже да. Ю.Гусман ― Национальная гордость. И.Воробьева ― Я прошу прощения. Нам надо прерваться на пару минут буквально. Продолжим программу «Разбор полета». Оксана Чиж, Ирина Воробьева и наш сегодняшний гость Юлий Гусман. Сейчас вернемся. НОВОСТИ О.Чиж ― Это программа «Разбор полета». Юлий Гусман, режиссер, телеведущий, радиоведущий и… И.Воробьева ― И вообще… Ю. Гусман: Проблема нашего культурного развития оттого, что читающих, верующих много и есть, а вот дважды в день душ… Ю.Гусман ― И вообще, красавец. И.Воробьева ― Так вот, про «Нику». Ю.Гусман ― Я скажу. Это не так всю было. Я был директором Дома кино, и я думал, какие мероприятия, пардон за банальное бюрократическое слово, придумать. Мы много чего там придумали, очень много, не перечислить. Я говорю: Давайте сделаем этот приз. И я пришел на секретариат с этой идеей. А он был более чем прогрессивный и в нем сидели более чем выдающиеся люди. Всех не перечислишь. НРЗБ. Смирнов, Андрей Плахов, Сергей Соловьев, а председатель правления Дома кино был Виктор Мережко, который за меня душу клал, чтобы, значит… И я эту идею предложил. Она всем понравилась. Быстро все сказали: Да-да-да…, только никаких денег мы не дадим. А у нас и не было денег никаких. В общем, хочешь – делай. Ну, как вот хотите собрать елку здесь, в коридоре – не запрещает Венедиктов, так сказать. Пойте песенку. Только денег нет, елки нет, игрушек нет. НРЗБ. Только не мешайте работать НРЗБ потанцуйте. И так все и было. Там только была мой зам Ира Мышкина, с которой мы сидели – замечательный человек тоже, там все были замечательные, но она просто была правая… я правая рука ее, она правая – в общем, так все было внове, что мы, когда первую делали «Нику», которая сейчас стала растиражирована… где-то 350 мы насчитали, потом сбились. Сейчас только ленивый не вручает премию. Авиаторы, балерины, мусоросборщики…, 5 театральных, 9 кинематографических, 45 других… А раньше это всё было… Как вручать? Как рассаживать людей, чтобы было удобней выходить в Доме кино? Как декорации ставить, поскольку ничего там нет, просто подиум? Ну, в общем, это была дикая история НРЗБ билет. И вообще все на энтузиазме. И.Воробьева ― Еще надо решить, кому вручать. О.Чиж ― А главное договориться, кто в жюри. Ю.Гусман ― А не жюри же, это же весь Союз. В Америке это 6, 5 тысяч, даже больше человек. У нас тогда Союз кинематографистов по моей тоже просьбе рекомендовал где-то 130-150 кинематографистов, которые составили основу первой первую академии, которая тогда не называлась академией. А сейчас их где-то около 700. Ну, просто постепенно принимали тех, кто получал. Короче, когда мы все это придумывали, это был совершенный ужас, потому что «Нику»… Все вручают в начале года. Мы, потому что мы рассылаем по всей России фильмы и сейчас рассылают… Тогда не рассылали, просто тогда вообще все было непонятно как. И получаем ответы и два тура голосования и все прочее. Мы вручаем в конец марта, предположим. «Оскар» вручается в конце февраля, в начале марта. И тогда, в общем, все призы – 9 – собрал Тенгиз Абуладзе с его фильмом «Покаяние». И вообще, это была такая атмосфера, и это так получилось, и это было так здорово… Я имею в виду не наш скромный труд… во глубине сибирских руд, а просто… И, в общем, первые лет 7, 8, 10 это был такой… как говорил Рейган про Америку «светящийся город на вершине холма». Это была, действительно, абсолютно честная игра. А потом начались опять всякие проблемы, трения… И.Воробьева ― Ну, понятно. О.Чиж ― Творческие люди. Ю.Гусман ― НРЗБ. И потом они стали клонироваться. Кто-то в пику нам, кто-то сам по себе. Потом появились театральные, до этого была телевизионная. Я не хочу никого не обидеть, просто я всегда утверждаю, что нашему человеку, получающему мизерные зарплаты, если он только не олигарх – а олигархов раз-два и обчелся – НРЗБ. И поэтому, если есть журналистская премия «Веселый журналист», журналистская премия «Золотое перо» и журналистская премия «Отважный расследователь» — это замечательно. Пусть больше будет премий хороших и разных. Но однако девальвация происходит. За 30 лет… Ты можешь представить, 28 марта следующего года даст бог будем отмечать 30-й раз! Те, кто родились в год в премии, сейчас им 30 лет. Закончили школу, институт, стали маститыми кинематографистами… И.Воробьева ― Нет, ну что – я вот старше этой премии на 3 года… Ю.Гусман ― Я не хочу слышать, ты ребенок! Ты выглядишь на 12 лет. И с «Никой» вообще было смешно. Даже не было самой этой статуэтки, и не было названия «Ника» никакого. Мы объявили конкурс среди кинематографистов. Лучше всех придумал мой товарищ из Баку Миша Ашумов, ныне маститый продюсер… А сначала мы поехали с Андреем Плаховым, знаменитейшим критиком, многолетним председателем гильдии критиков, во всех фестивалях сидит в жюри, потрясающий тоже – мы с ним поехали к нашему другу Сергею Микулькому искать какую статуэтку, что-нибудь железное, что не жалко отдать. И он нашел в углу эту женщину тяжелую бронзовую с крыльями богиню Победы. Значит, я называл «Богиня победы», потом «Нику» придумали. Потому что Вероника тоже из »Летят журавли». А лучше всех придумал название Миша Ашумов «Крылья Советов». Ну, победила «Ника». В общем, постепенно, постепенно становилась академия. Потом мы уже стали понимать, что это такое… И мы как обезьянки, ну или как неандертальцы заново практически открыли все то, что 80 лет назад открыл «Оскар». То есть мы изобретали арифметику заново. И.Воробьева ― Но вы не знали же, конечно. Ю. Гусман: Когда начинаешь то, что сейчас называется стартапом в общественной деятельности,тебя начинают гнобить потом Ю.Гусман ― И в общем, почти все мы так же вот… Там понятно, у кого-то больше номинаций, у кого-то меньше. У них номинаций — 70, 60… У нас – 18. Тоже очень много, очень долго. Ну, и короче говоря, вот сейчас «Ника» вот так живет. И кроме того в Доме кино было масса интересного. Когда эпопея Дома кино, к моей величайшей грусти, завершилось, хотя я тяжбы свои, выиграл все суды, но уже они поменяли название, все… И потом началась новая эра – эра новых фильмов. Тогда возник… Потому что фильм «Не бойся, я с тобой», который многие знают, он был до Дома кино, в 81-м году. А потом фильм «Парк советского периода», потом фильм «Не бойся я с тобой! 1919″ О.Чиж ― Вторая часть. Ю.Гусман ― Да. И все, о чем это кино, можно посмотреть. К сожалению, уже нельзя посмотреть спектакли с великим актером Владимиром Михайловичем Зельдиным… И.Воробьева ― Да, как раз об этом мы хотели поговорить с вами обязательно. Ю.Гусман ― …Ирочка, который заслуживает… Помнишь, я сказал, что мне всегда везло на хороших людей. Это очень звучит пафосно и очень литературно. На самом деле, так. О.Чиж ― А как вы познакомились? Ю.Гусман ― Нет, знакомы были все. Все в Союзе кинематографистов на ты, все знают друг друга, все шутят… Было так, по крайней мере. Это понятно, что мы знакомы. Я много лет директор Дома кино. Все в гостях у меня, я в гостях у всех. Понятно. Фестиваль в Анапе «Киношок». После ночи бурно проведенной… хоть я и не пью, но тоже веселюсь. О.Чиж ― Какой год, стесняюсь спросить? Ю.Гусман ― Не стесняйся. Это было, когда ему было 87 лет, то есть 16, 17 лет тому назад. Я иду где-то полдесятого с лицом… с вываленной рожей на пол, ползу, несу свое тело выпить стакан чая, чего-нибудь… На завтрак опоздал… выпить чего-нибудь… Из моря выходит красавец атлет – молодой, высокий только лысоватый. И растирается. – «О, Юлик!» — «О, Володя!» — хотя он Владимир Михайлович. 87. (Я был похож на выжатый кисель сухой на уровне бодибилдера). Кожа идеальная – такая была до ста лет все время. Я: «Как дела?» Он говорит: «Ты знаешь, все хорошо, но я почти ничего не играю. Я на большой сцене не играл уже множество лет. Мне грамоты вручают, меня приветствуют. Я вот… ничего не играю. Ты можешь что-нибудь придумать для меня?» А я тогда был большой эксперт и всегда ставил мюзиклы. Я ставил в Америке мюзиклы дважды в Далласе. Это отдельная эпопея замечательная. Один был, кстати, «Дракон» по Шварцу. Я ставил в Японии, в Хиросиме мюзикл, в Китае, в общем, много чего я… О.Чиж ― А почему Зельдин – это Дон Кихот? Ю.Гусман ― Сейчас я скажу. Мы сейчас дойдем. Во-первых, странный вопрос, потому что Зельдин – пожилой джентльмен, совершенно живой как бы пожилой джентльмен, как должен быть Дон Кихот. Но не шла речь о его Дон Кихоте как о сути его. Я так близко его тогда не знал. Я сказал: «Знаешь, у меня есть спектакль. Я поставил в 76-м году в Азербайджанском театре музыкальной комедии имени Шихали Курабанова спектакль «Человек из Ламанчи». Потрясающий мюзикл про Сервантеса, который в тюрьме разыгрывает с заключенными свою книгу «Дон Кихот». Надо почитать или посмотреть». Ну, фильм такой великий, вы знаете, замечательный тоже. А я знаю, что ему 88. Я говорю: «Проблема в том, что Дон Кихота ты сыграешь, но проблема в том, что там нужно играть 50-летнего Сервантеса, красавца, капитана гвардии когда, который попал в тюрьму в Севилье. Узкие бедра, широкие плечи, на боку шпага, по спине — струйка пота. И главное – нужно там петь…». Он пел в спектакле очень хорошо «Ханума». Я видал. Это был замечательный спектакль на малой сцене театра Российской армии. Со студентами. Там Наташа Аристова была, которая потом спела вместе с Тамарой Гвердцители Дульсинею – это другой разговор. Я говорю: «Ты знаешь, тебе нужно будет… Ты пел старческим таким полудискантом, а тебе нужно петь арию Дон Кихота». Он говорит: «Я все выучу и все спою». Короче, началась эта эпопея. Ни одна собака кроме его семьи — Иветты Евгеньевны, его жены, — моей семьи и пары друзей не верил никто. Театр считал, что ну, раз хочет старик порадоваться, пускай ставит – все это обречено. Мне говорили: «Живые мощи, 88-й год. Какой спектакль? Или ишак умрет или хан сдохнет или наоборот». Короче, убежали все – не буду называть фамилии – мои замечательные друзья-артисты. Все были из второго состава. Балет мы сделали из солдатской команды, которая чистила… знаешь, убирать снег там призывают… И.Воробьева ― Серьезно? Ю.Гусман ― Да-да-да. Там призывают срочную службу, и некоторых счастливых отправляют… ну, не очень счастливых — они охраняют, они подметают… Сейчас их нет, не знаю, но было… И вот, когда приходил на репетицию и говорил: «Честь, милосердие, доброта, любовь» — они сидели голодные после дежурства на полу. Они так ненавидели… Да. Ну, короче говоря, прошло время, и мы, действительно, стали превращаться в эту честь, доброту, милосердие – в эту команду. И он стал превращаться в Дон Кихота настолько… Дон Кихота не просто внешне полусумасшедшего старика, как у Сервантеса, а стал… у него все это было – он абсолютно благородный, абсолютно бескорыстный, абсолютно нормальный человек, — но таких много людей, и, я надеюсь, еще много осталось, но при всем этом… Даже, вообще, как рассказывали… я не хотел бы говорить, но скажу. Я однажды озверел на журналистов, простите, интернетских людей. Читая я материал, листаю интернет – написано: «Идет драка за миллионы наследства Зельдина». Миллионы наследства Зельдина? У Зельдина квартира 28 метров, больше нет ничего. А живут они последние годы на даче, такой небольшой деревянной дачке, которую им дали, благодаря любезности «Мосдачтреста», Евтушенкова, людей, которые просто дали им там пожить. До гранта, который потом придумали – президентского гранта ведущим актерам – он получал типа 16 тысяч рублей. Он – вообще никогда не про деньги, вообще не про это! Не про деньги… И там они пишут, что вот, у него есть в центре города в каком-то Малом Черкасском переулке, и вот его наследники – там список есть, родственники – идет борьба за его миллионы… Но помимо этого квартира в центре города – там 54 метра написано – еще есть дача в самом роскошном месте Москвы в Серебряном Бору. Я думал про себя: увидал бы я этих людей, я бы поубивал бы их. Вот это как, я помню, когда миллиарды, бриллианты Зыкиной – вот это все такая мерзость… Но когда я просто знаю, что у него не то что бриллиантов, у него вообще ничего нет. То, что дарили, помогали… Короче, в конце, в общем, там играла Наташа, потом я позвал Тамару Гвердцители, мою любимую актрису… она тоже. Вот, говоришь, люди. Вот Тамара Гвердцители. Вот вы говорите… не вы говорите, они говорят: «Попса, попса, попса…, — ну, кто-то говорит, — у нас сейчас попса все бабки…». Она абсолютно невероятная женщина! Невероятная дочь, невероятная мать, невероятного благородства великая певица, невероятной скромности. Я зову ее на все мероприятия, на все эти премию Кудрина, на все «Ники» — куда могу. Она всюду приходит и всюду поет, естественно, без копейки денег. И я ей сказал: «Ты знаешь, Тамара, ты гениальная певица. Ты не хочешь сыграть в гениальном мюзикле? Но тебе придется учиться. Ты же не актриса». Она говорит: «Всё сделаю». И она с моим любимы ассистентом, с режиссером Борей Павловским и со мной, и со всеми она тоже занималась как дитя. Она, может, не стала сейчас не знаю… Верой Пашенной и Людой Максаковой. Она поет, поверьте мне, в финале… Ю. Гусман: Миллионы наследства Зельдина? У Зельдина квартира 28 метров, больше нет ничего И.Воробьева ― Мы не видели. Ю.Гусман ― Попробуйте, найдите. Есть в интернете. Просто мне так жалко, что я не могу вас позвать, безумно жалко. И она так поет в финале, там музыка замечательная. Отвечаю, понравится… Но Софи Лорен – дитя по сравнению, как поет Гвердцители. У нее там очень трагические… когда умирает Дон Кихот, а Сервантес… там финал, в общем… Вот так. А потом, значит, наступил 93-й, юбилей, когда это мы сыграли. Короче, после всех предсказаний не было ни одного спектакля без аншлагов при полном зале, где не часто были аншлаги. После этого к 95-летию Владимира Михайловича Зельдина вместе с моим другом Исааком Фридбергом мы написали пьесу «Танцы с учителем» про него. То есть Исаак долго ходил записывал за ним на диктофоне его монологи и потом создал пьесу как бы о… ну, не он, он там Владимир Михайлович Неделин к своему юбилею хочет поставить спектакль «Учитель танцев». А это классика, где он сыграл сто тысяч раз и как вот »Свинарка и пастух». Это кино, а здесь – главный его спектакль. А современная молодежь в театре: «Владимир Михайлович, глупости… в стихах… Лопе де-Вега… Что за Лопе де Вега? Что это за…». И вот как он своим примером, своей, извините за выражение, духовностью делает так, что в результате получается… Ну, опять вы его не видели. Вы его не увидите. Посмотрите его, он есть. Это было 95 лет. И они играл все эти годы. О.Чиж ― Это 2010-й еще, по-моему. Ю.Гусман ― Какой 2010-й? Нет-нет. 95 лет… посчитайте. Короче, он играл в с 100 лет и он играл в 101 год. Он сломал шейку бедра в 101 год летом. А прелом – я говорю как врач бывший, по крайней мере – перелом шейки бедра – это практически совсем плохой диагноз для пожилых людей. Он поднялся. Ему сделали немедленно операцию, хотя тяжелая история – искусственный сустав. Я ему звоню, и он говорит: «Юлик, не бойся! Я иду даже если не вижу пути!» Грустную скажу фразу, просто не могу не сказать. Он, когда уходил и когда Иветта Евгеньевна держала его за руку и говорила: «Ты же должен, ты сможешь, ты преодолеешь, ты сам говорил…» — и начала петь ему «Я иду…». И он запел… Вот этот человек – на нем бы любые масс – извините – медиа и любые, извините, общественные структуры сделали бы гигантский, невероятный в хорошем смысле шабаш, что у нас «такие люди в стране советской есть». Он награжден за эти годы государственной премией. Мы не получили – постановщики – никто. Но он получил. Он получил высший орден Испанского королевства. Он получил все четыре «За заслуги перед Отечеством», слава богу всё. И я убежден, то если вы попробуете — ну, может, не вы, но вообще журналисты – будете только расследователи потрясающих, жутких примеров коррупции и дерьма, но еще расследовать замечательные примеры бескорыстных людей… Вот сейчас нужно было Лизе Глинке погибнуть вот так… Она тоже была как бы сказать… ее обожали, ее боготворили и получала все награды. Но почему мы не хотим вспоминать, что в Малом театре, во МХАТе и всюду у нас есть не неоткрытые, а не прославленные таланты. И вот это сегодня, мне кажется, одна из больших проблем. Мы все время ищем какую-то идею… Когда я говорю: «Что вы ищете идею? Есть же КВН. 12 миллионов человек. Чем не молодежная идея — спорт, КВН и еще какие-то составляющие, где люди сами…». Нет, мы что-то придумываем… И.Воробьева ― Юлий Соломонович, две минуты. Я хочу спросить про фильмы и про людей, которых вы зовете на роли. Как вы это решаете и тяжело ли на площадке, например, работать с друзьями? Как вот Кобаладзе во 2-й части? Ю.Гусман ― Это счастье! Ира, я не вру. Вот мне сейчас с вами общаться – это счастье. И тут я пришел усталый в конце… мы с вами сидим… это счастье. Не только Кобаладзе. Там был Дима Быков с большой ролью. Во всех фильмах я снимаю друзей не потому что…, а, потому что я считаю, что Михаил Ефремов великий артист; что Саша Лазарев, который сыграл в »Парке советского периода», грандиозный герой, а человек… О.Чиж ― А если они делают не то, что нужно вам, как быть с друзьями в этот момент? Ю.Гусман ― Если я бы сейчас говорил не то, что нужно, и в полупьяном бреду начал бы ругаться матом и бить посуду, то вы бы сказали: «Мой юный друг, ты наш друг, но теперь ты пошел вон и больше так не делай, потому что ты плохо себя ведешь». Ну, когда за столом кто в оливье мордой залез – ты говоришь: «Он наш друг, лежит в оливье и ругается матом…». Дело в том, что я режиссер, извини, профессиональный. Я понимаю, что Лазарев не просто друг, Ефремов не просто друг. Там, условно говоря, удивительные эти Полад Бюль-Бюль оглы, Лев Дуров и Мухтарбек Кантемиров – это супер люди. Полад написал музыку, которую никто не мог спеть без него. Он спел. Потом никто не мог сыграть. И он стал главным актером, исполнителем и сейчас – послом чрезвычайным и полномочным впервые в истории человечества играл главную роль в продолжении спектакля. Ему дал президент персональное разрешение. Это означает, что – смотрите главу №4 наших воспоминаний — если у тебя друзья, которые суперлюди как писатели, суперзамечательные журналисты как вы и суперкрасавицы, то это гораздо проще. А если сидят две неприятных тетки, напротив сидит НРЗБ с ушами волосатыми – и разговор может не получиться, хотя они вместе работают на одной радиостанции. О.Чиж ― Третья часть будет? Ю.Гусман ― Вы знаете, ребята, я готов с вами не расставаться. Но, думаю, что после этого сюда придут с кольями… О.Чиж ― Нет, фильма третье продолжение… Ю.Гусман ― Нет, не будет уже, к сожалению, Левушка ушел. Мухтарбек в большой форме, с Кобаладзе, может быть, что-нибудь придумаем. Давно мечтаем. И.Воробьева ― С Кобаладзе, да, я тоже считаю, что надо что-нибудь придумать, — мягко намекаю я. Спасибо большое! Режиссер, телеведущий Юлий Гусман, наш коллега. Была вторая часть всего лишь. Ю.Гусман ― Спасибо! О.Чиж ― Спасибо!

Ссылка на источник