Е. Афанасьева ― Добрый вечер, в эфире «Телехранитель», программа о сути телевидения и о тех, кто определяет и хранит эту суть. В студии Елена Афанасьева, и как всегда по воскресеньям, говорим мы с вами о персонах, программах, событиях и антисобытиях, которые влияют на то, каким наше телевидение будет сегодня и завтра. И сегодня, к сожалению, достаточно редкий гость – здравствуйте, Леонид! – Леонид Парфенов. Л. Парфенов ― Здравствуйте. Как позвали, так и пришел. Е. Афанасьева ― Как телевизионный повод появился. К сожалению, этих поводов в вашей биографии сейчас стало не так много, как бы нам, зрителям, хотелось. Л. Парфенов ― Ну, я в крупных формах работаю. В этом году два фильма – «Русские евреи, 2″ и »Русские евреи, 3″, вот в сентябре. Правда, это все еще не эфиры, это еще все кинопоказы и кинопрокат. Есть такая теперь форма существования современного документального «блокбастера» – в кавычках, разумеется, последнее слово. Е. Афанасьева ― Понятно. Итак, дорогие наши слушатели, в гостях Леонид Парфенов. Поводом, тем, что называется оперативным поводом стало появление программы «Намедни в караоке», программа канала RTVi. Нам рассказывал о ней несколько недель назад Алексей Пивоваров, и вот мы наконец можем поговорить с Леонидом. Леонид, «Намедни в караоке» — это логическое продолжение тех «Намедни», которые были, или это вынужденная ситуация современной медийной действительности, когда только в караоке может быть программа «Намедни»? Л. Парфенов ― Я не знаю, как ответить на ваш вопрос. Во-первых, это ведь еще не эфир, это же digital так называемая судьба пока. Вот теперь так много разных форм бытования материала, сделанного, снятого для малого экрана, что телепрограмма может так-сяк и по-разному существовать. Вот сейчас это, как я понимаю, выкладывают через Одноклассники. По-моему, даже в Ютьюбе нету. Но хотя, я смотрю, что выпуск, там, с Боярским – полтора миллиона просмотров. Вы знаете, это меня нашла эта история, а не я был ее инициатором. Дело в том, что мои младшие коллеги, бывшие уже… Е. Афанасьева ― Птенцы парфеновского гнезда. Л. Парфенов ― Это они пусть так говорят, я так никогда не говорил. Лёша Пивоваров, который стал главным продюсером RTVi, и другие мне периодически предлагают какие-то вещи, которые, как они считают, я бы мог сделать. Наверное, это не авторские программы, в этом смысле, может быть, это даже как бы не совсем мое, поскольку не мною придумано, но у меня в профессии написано: журналист и телеведущий. Вот в смысле этом как бы телеведущим, то есть, тот, кто организует некое пространство, если это студийная программа, я вполне могу работать тоже. И кроме того, да, была моя давнишняя всегдашняя идея, она по-разному воплощалась в разных проектах вплоть до »Старых песен о главном», которым уже больше 20-ти лет, или в книжных проектах «Намедни» и так далее, я много всегда писал про масскульт и много писал про песни, объяснял, потому что, на мой взгляд, это очень такой доступный способ понимания действительности, понимания эпохи, в этом живут голоса эпохи. И поэтому формат: пришел гость и мы с ним припоминаем чего-то в жизни, но непременно напевая, а не просто вот прозой припоминаем, это для меня понятно. Другое дело, что и гость должен быть таким человеком-оркестром, ну такие вот по счастью бывали уже в тех выпусках, которые теперь обнародованы. Е. Афанасьева ― Хорошая фраза «тоже», значит Леонид сам… Л. Парфенов ― Он тоже должен быть готов. Е. Афанасьева ― Леонид – сам человек-оркестр, должен прийти второй оркестр. Л. Парфенов ― Ну да, да – он должен быть готов к этому подыгрывать. Понимаете, вот я к вам пришел на интервью, ну хорош бы я был букой такой: ну как тебе сказать… не знаю… Мы находимся в каких-то ролях, и если я не буду активно отвечать на ваши вопросы, то мы просто через 15 минут будем не знать, чего делать. Поэтому если человек настроен – ну вот, например, Юрий Николаевич Стоянов тому яркий пример, был вот выпуск с ним, он сейчас доступен, так что могу ссылаться. Мы с ним пели и по-польски, и по-болгарски – что болгарский, еще как-то понятно, и перебрали всю традицию питерскую пения, ну раз он такой ярко выраженный питерский, такого и официального, и неофициального, и как вот обойтись без слова «Ленинград» было в советское время в песне, а как невозможно обойтись, и прочее-прочее. И вот про этот весь этот бурлеск был посвящен тому, что в конце концов Юрий Стоянов хотел исполнить живым звуком под живую музыку «Прогулки по воде» «Наутилуса Помпилиуса». Кто бы от него это ожидал? Е. Афанасьева ― Так как это «Намедни в караоке» вы человек-оркестр номер один, вы активно поете тоже вместе с вашими гостями? Л. Парфенов ― Ну я подпеваю им, если они на этом настаивают, или какие-то там рефрены. Но самое главное, это все-таки не финальное исполнение песни – ну сколько оно длится? 2 минуты из 27-ми чистого времени. Самое главное это вот это: а вот помнишь тогда?.. а вот это было… Нет, это не то что… а потому что тогда вот это звучало. И вот это когда и по-польски «Nie spoczniemy», и по-болгарски «Имате ли вино», и »Но возвращался, как домой, в простор меж небом и Невой. Не дай мне бог, не дай мне бог…» — это способ советской песни избежать названия Ленинград, оказывается. Как мы теперь понимаем. Это из фильма «Достояние республики». Ну и так далее. Л.Парфенов: Каждой эпохе соответствует время И когда есть вот про что такое поговорить и увидеть за этим эпоху, а не просто песенки – без этого непредставимо время. Вот когда мама молодая, а отец живой, да, и когда носят туфли-шпильки и шуршат плащи-болонья и свернутые в трубочку журналы «Юность» у тогдашних хипстеров, и в это время звучит что-нибудь, там: «Верят девочки в трудное счастье, не страшит их ни дождь, ни пурга…», и вот это щемящее наше сегодняшнее отношение к тому, что девочки не дождутся ни трудного счастья, ни даже легкого. Е. Афанасьева ― Леонид Парфенов в гостях у нас. Поводом стала премьера, пока еще интернет-премьера, но должна появиться на канале RTVi, программа «Намедни в караоке». Вы записали какое-то количество выпусков… Л. Парфенов ― 14, по-моему. Е. Афанасьева ― И они пока еще не все выложены. Л. Парфенов ― Да-да. Ну это как всегда бывает, пишется пакет, и потом раз в неделю выкладываются. Е. Афанасьева ― Кто ваши гости кроме тех, кого вы уже назвали – Стоянова и Боярского? Л. Парфенов ― Знаете, я сейчас боюсь, потому что я ведь отсматриваю что-то в предмонтаже, и у меня теперь путается, что уже выходило к широким народным массам, что называется, а что осталось между нами. Е. Афанасьева ― Анонсировать нельзя, заранее интриговать? Л. Парфенов ― Нет, они там сообщают, но я за этим не слежу просто. Е. Афанасьева ― Понятно. Л. Парфенов ― Вышло ли это готовым теперь уже в том виде, в каком мы это отсматривали, или еще – это были Михаил Боярский, Андрей Макаревич, Максим Виторган, Юрий Стоянов, Максим Аверин – вот это из тех, которые были точно готовы, и которые я видел сам. Леонид Ярмольник, с ним мы много пели по-украински, поскольку он из Львова. А мне еще когда-то Вакарчук говорил, что никто из львовских москвичей мимо украинского языка пройти не мог. Ну, собственно говоря, что и подтверждает Матвей Ганапольский на »Эхе Москвы». Потому что, оказывается, это – ну нельзя там было жить, вырасти там и остаться без украинского. Это, оказывается, на всю жизнь заряд такой. Е. Афанасьева ― Вы сами упомянули «Старые песни о главном». Значит ли это, что на новом историческом этапе и жизни вашей личной и страны вы просто закольцевали свою историю, которую начинали в 90-е… Л. Парфенов ― Нет, я так серьезно не думаю. Вы знаете, этим самоведением я не занимаюсь. Чего-то там закольцевалось… Понимаете, какая штука, каждой эпохе соответствует время. Ну какими старыми песнями о главном являются «Не сыпь мне соль на рану» или, там, «Синий туман похож на обман», или «Твои зеленые лосины во мне самом родят лося». И вот этот кооперативный такой период начала 90-х годов, кооперативно-бандюганский, а это тогда, ну и кооператоры, они были, в общем, пацанами и друг другу рассказывали соответствующие анекдоты. Вот это мы вспоминали, например, с Алексеем Кортневым, который поет «Иду курю», который тоже из этого времени, но такая музыка не для всех. А для всех было вот »Колдовское озеро – это не в лесах, колдовское озеро у тебя в глазах…» — вот именно с этой оттяжечкой, все. И мы с Кортневым про это говорили, вот как в этой кооперативности советское кончилось, постсоветское не началось. И вот на этом переломе существуем мы, а он, между прочим, склеил шапку для самой первой программы «Намедни», стало быть, в 1990 году. Е. Афанасьева ― Вот как?.. Л. Парфенов ― Да, все мы тогда были вот этой самодеятельностью. Но это тоже было кооперативным телевидением, так на коленке чего-то на какие-то рубь двадцать как могли, так и сделали. Мы четко понимали, чего мы не хотим, поэтому готовы были за рубь двадцать делать то, чего хотелось бы. Е. Афанасьева ― Я недавно читала исследования людей, которые занимаются теорией поколения, откуда закладываются эти поколенческие ценности, и там как раз чуть ли не табличками приводятся те песни, которые мы слушаем в детстве, и которые впитываются в нас ровно как сказки, потом сериалы и романы, которые задают коды поведения. Л. Парфенов ― Конечно. Но не только это. Люди, у которых молодость пришлась на 70-е годы, у них есть особое отношение к клешам, да, которые, по-моему, с того времени никогда в моду не возвращались. Или вот к таким рубахам с огурцами, которые распахнуты, чтобы воротник лежал на плечах, или еще чего-то. Но люди, которые слышали Beatles, это другое поколение. Есть же понятие – поколение Beatles. Но, конечно… Е. Афанасьева ― Но это поколение внутри поколения. То есть, есть большое поколение, которое слушает массовую музыку, а внутри нее какое-то небольшое слушает Beatles. Л. Парфенов ― Ну, это массовая музыка для своего времени. Смотря где… Е. Афанасьева ― Мы говорим о нашей исторической родине. Л. Парфенов ― Ну в нашей исторической родине в 70-е годы Beatles была уже совершенно поголовная музыка. Даже где-то к концу 60-х – запоздало, конечно, и трудно… Е. Афанасьева ― Мне кажется, вы как-то переоцениваете, все-таки Beatles – какая-то интеллектуальная особенность. Л. Парфенов ― Послушайте, это мой период. Первый раз фирма «Мелодия» в 1965 году в каком-то «Музыкальном калейдоскопе» — это значит, это уже сочилось из всех щелей, и бессмысленно было бороться. И когда они написали: вокально-инструментальный ансамбль – в скобках… Е. Афанасьева ― Жуки. Л. Парфенов ― Нет! Вот ничего не знаете! Е. Афанасьева ― Не знаю, не родилась еще. Л. Парфенов ― Вокально-инструментальный ансамбль, в скобках: Великобритания. Даже названия не было. Но до такой степени это лезло отовсюду, что на этом уже надо было, уже бессмысленно было запрещать, уже был смысл зарабатывать. Советская власть же была цинична. На гибких пластинках «Кругозора», потому что на них не распространялись права, там все-таки было сложно с правами, и там как прогрессивный уже коллектив, когда уже песня «Bangladesh» Джорджа Харрисона могла быть, и это типа про то, как освободившийся от колониального британского гнета народ, вот дружественной нам тогда вполне страны – сейчас как-то не слышно про отношения с ними – вот он, там чего-то такое… Поэтому жуки-навозники – это самое начало 60-х, все эти статьи Никиты Богословского в »Комсомольской правде». А потом уже… Нет-нет, на этом зарабатывали, не было человека, который бы не знал и в вологодской глубинке старшеклассника, который 1 сентября придет со слишком длинными волосами, вот они налезают на воротник, их называли знаете как? Л.Парфенов: Я ничего не умею, я не могу сыграть. Я могу оставаться только журналистом Е. Афанасьева ― Битлами? Л. Парфенов ― Битласы. Что ты тут за битлас себе отрастил? – говорили пожилые учительницы, которые понятия не имели о ливерпульской четверке. Е. Афанасьева ― Но на свадьбах и в ресторанах все-таки играли другие песни. Л. Парфенов ― Это другое дело. Послушайте, я уверен, что и в Испании играли другие песни на свадьбах и в ресторанах, да, и у нас играли, Николай Расторгуев для всех пел «Обручальное кольцо-о-о…». Да, вот можете себе представить? Е. Афанасьева ― Через это все прошли. Л. Парфенов ― Это «Здравствуй, песня» или «Лейся, песня», это середина 70-х – «… непростое украше-е-енье…» — как это? Даже это звукоизвлечение сейчас трудно воспроизвести, каким образом вот… Е. Афанасьева ― Уважаемые слушатели, у вас редкий случай послушать, как Леонид Парфенов не только рассказывает, но и поет. Л. Парфенов ― Это не поет, а напеваю. Это разные вещи. Процитировать песню, не напевая, невозможно. Е. Афанасьева ― Но зато с прекрасными интонациями! Л. Парфенов ― Ну вот, мы как раз со Стояновым про это говорили – «Повиси-ка на нё-ё-ём…» — вот что это такое, как это они так делали? Ну я так не могу. Е. Афанасьева ― А вы когда-нибудь где-нибудь выступали? Л. Парфенов ― Нет, в том-то и штука, что в отличие от того же Юрия Николаевича, который еще почему человек-оркестр? Потому что у него актерская школа, 18 сезонов БДТ, актерское образование, и он знает, как – ремесленник, я знаю ремесло. Он знает способ, как петь, что, как подавать, как рассмеяться, хотя даже не смешно. Я ничего не умею, я не могу сыграть. Я могу оставаться только журналистом. Е. Афанасьева ― Искренне? Л. Парфенов ― Для меня это увлекательная тема, если мы обсуждаем, там, способы, действительно, песен про Питер, чтобы не употребить «Ленинград». Я могу как журналист-поисковик как бы работать с материалом, но это все равно комментарий в кадре, стендапы, кадровые и закадровые тексты, это все равно я действую журналистом, пусть и на специфическом материале, на какой-то такой фактологии, которая, может быть, другим кажется неочевидной. Е. Афанасьева ― Вы говорите про стендапы и все, но вы – человек, который вводил моду на телевизионные стендапы, сейчас все идут в движении, как когда-то начинали вы, а теперь это еще будет мода на стендапы с каким-то напеванием? Л. Парфенов ― Да ну, я не думаю! Е. Афанасьева ― Или это только специфическая история для этого проекта? Л. Парфенов ― Нет, я не буду петь внутри журналистского, ну в каких-то случаях… Понимаете, нет, возможно все. Вот вы мне сейчас сказали, я задумался – ну ни от чего не зарекайся, черт его знает. Но пока у меня не возникало ситуации. Я даже помню, что, когда – по-моему, это был фильм про Шеварднадзе в »Портрет на фоне», я помню, что мы как-то обошлись, я хотел процитировать ну вот это, всякие смены элит грузинских, и понятно, почему происходившие, и то, как на это реагировали в стране. Там было много у меня про вот это вот, резонанс Грузии для остального СССР, и была тогда эта переделка, но я не стал напевать, мы как-то там музыкой, и не нужно там, конечно, было, мы музыкой поддержали, я там процитировал вот это (поет): «Цветет в Тбилиси алыча не для Лаврентий Палыча, а для Климент Ефремыча и Вячеслав Михалыча». И знающие люди понимали, что речь идет о чакапули, которое было тогда – это с зеленой алычой молодой барашек делается, это такой был деликатес, поскольку грузинская кухня тогда была царской, и на сталинских приемах в Кремле, ну а для просто коммерческого использования, для такой обычной элиты негосударственной – ресторан «Арагви», и вот это вот »Цветет в Тбилиси алыча не для Лаврентий Палыча…», которого расстреляли под Новый год, это значит, вот первая у него весна без чакапули. Е. Афанасьева ― Вот как. Л. Парфенов ― Чакапули, значит, это, а Лаврентия Павловича нет. Е. Афанасьева ― А почему, на ваш взгляд, все-таки песня, массовая песня, передает все эти смыслы, коды? Никакое любой другое искусство – не кино… Л. Парфенов ― Нет-нет, ну много что передает. Ну, какие-нибудь габардиновые пальто, или дизайн автомобилей. Е. Афанасьева ― Но автомобиль – не супермассовая вещь в Советском Союзе. Л. Парфенов ― Нет, но миллионы людей их видят, и все понимают, что вот эти аллигаторные радиаторы, так они назывались, вот которые были, там, на »Победе», или еще, это определенная эпоха, и это выходят какие-то толстые дядьки в двубортных костюмах… Е. Афанасьева ― И каракулевых шапках. Л. Парфенов ― Это неважно – это Аль Пачино или это советский нарком – неважно, тут вот это все – какое-то время тяжелых таких людей, суровых, знаете, какие-нибудь эти из драпа пальто, вот эти зимние, которые, как утверждали, что если застегнуть двубортное зимнее пальто, то оно может стоять просто на полу как стог, оно просто абсолютно нерушимо, у них же рукава не гнулись, ты же в латы закованный такой идешь. Так что, нет, много что передает. Просто в этом есть больше простодушия, оно прямее, доступнее сохраняет код времени и представления людей – а как нужно выразиться, а как сказать, а как сейчас принято. Вот я всегда это привожу: «Я люблю твой ясный взгляд, простую речь. Я люблю большую дружбу наших встреч». Сейчас даже не очень понятно, что имелось в виду под этим эвфемизмом (поет): «Я люблю твой ясный взгляд, простую речь…». Ну точно так же, как сейчас не танцуют танго. Точно так же. Е. Афанасьева ― В Буэнос-Айресе, наверное, танцуют… Л. Парфенов ― Ну, господи, «Кумпарситу» танцуют на улицах для того, чтобы деньги подавали. Можно так сказать, что и у нас танцуют «Калинку-малинку» для того, чтобы деньги подавали, мало ли чего. Им эта карточка для экспорта, она всегда остается со страной. Но сейчас в любом случае, когда люди хотят передать вот это состояние – «завтра была война», они включают (напевает), и вот эта Рио-Рита, сеньорита, которая даже у нас без текста, или «Утомленное солнце» — вот уж »Утомленное солнце» как предвоенный сигнал, уже все, включая фильм Михалкова с несколько переиначенной строчкой, но все-таки. А это: «To ostatnia niedziela…» — это Ежи Петерсбурский, другой великий русский еврей, оставшийся в Варшаве, это сочинил. Потом его настигнет советская власть, и он будет зваться Евгением Яковлевичем и сочинит «Синенький скромный платочек». Е. Афанасьева ― Сейчас мы прервемся на впуск новостей на »Эхе Москвы», продолжим разговор с Леонидом Парфеновым в программе «Телехранитель». НОВОСТИ Е. Афанасьева ― Итак, мы продолжаем программу «Телехранитель», в студии Елена Афанасьева, в гостях Леонид Парфенов. Говорим мы сегодня и о новом проекте «Намедни в караоке», который запустил канал RTVi. Пока его можно смотреть в интернете в сообществе, по-моему, Одноклассники, да, если я правильно понимаю. Л. Парфенов ― Да. Е. Афанасьева ― И дальше будут уже телевизионные премьеры. Л. Парфенов ― И там, и там на Ютьюбе. Е. Афанасьева ― Но миллионы просмотров набираются. Я как раз хотела спросить. Вы начали разговор с того, что разные бытования малых форм телевизионного жанра и больших есть. Я знаю, что вы человек не очень посвященный во все соцсети, по крайней мере ваших аккаунтов нет, в отличие от ваших жены и детей. Л. Парфенов ― Нет. Е. Афанасьева ― Как вы воспринимаете эти новые формы бытования, что сейчас в Ютьюбе собирают миллионы? Л. Парфенов ― Нет, я, видимо, это не восприму, потому что я как-то – может быть, это отсталость моя, конечно, я готов ее признать, но, понимаете, у меня другая как бы дисциплина инфоповода, и я не могу писать вообще дневник природы и труда, как это называлось… Е. Афанасьева ― Дисциплина инфоповода – это хорошо. Л. Парфенов ― Ну да. Вот это представление о том, что: а это стоит сделать. Вот вчера мне – ну, тут ничего такого нету – тоже бывший младший сослуживец Коля Картозия написал, вчера буквально: почему у тебя нет Инстаграма? Я ему пишу: Коля, тебе фотки нужны мои? Вот тебе пожалуйста, последняя поездка в Австрию, там всякое-разное – фестивали, оперы, архитектура, какие-то пейзажи, блюда в ресторанах, еще что-то… Он говорит: ну классно!.. Я говорю: ну ты захотел – я с тобой поделился. Желания – а вот я был в Австрии, посмотрите, как же все-таки интересно, многообразно и здоровски я путешествую. Е. Афанасьева ― Это же еще рекламный носитель большой. Л. Парфенов ― Ну я не знаю, ну о’кей, ну есть же четыреста сорок других сравнительно честных способов отъема денег, как говорил один литературный персонаж. Ну не знаю, я не понимаю. Е. Афанасьева ― То есть, сделать свой проект чисто в интернете или где-то в Ютьюбе – это не ваше? Л. Парфенов ― Не знаю, может быть, я до этого и дойду. Но вот сейчас… Вы знаете, я не очень понимаю, вот человек пишет как журналист, публикует в обычном СМИ – неважно – в том числе в электронном, сколько раз я сталкивался с такой ситуацией. Такой вполне взвешенный текст с предоставлением слова противоположной стороне. Ну, вот все понятно, как это принято делать вот прямо абсолютно мировая журналистика. Е. Афанасьева ― Как учили. Л. Парфенов ― Нас этому не учили. Нас учили партийности. И сейчас продолжают учить партийности явно в массе своей. Ну, вот все сбалансировано, все аккуратно, ни к чему не придерешься, хотя, в принципе, можно догадаться, каковы личные убеждения. Но все-таки человек их прячет. И при этом он где-то там в своем каком-то блоге – неважно в чем – мат-перемат про все, вот как есть, суки, я вас бы всех бы поубивал бы. Але, гараж, ну что это за раздвоение? Ну ты тогда прячь это все. А он не может это прятать, потому что там он привык, там принято расхристанно, там принято не давать слова оппоненту, не выслушивать другую сторону и так далее. Мне это не очень понятно. У меня нет этого зуда, мотивации. Зачем, объясните, зачем мне это? Вот я был в Австрии неделю. Е. Афанасьева ― Нет, я не про вашу личную сейчас поездку в Австрию, а про ваше воплощение как журналиста, потому что ну вот нет у Парфенова большого эфира, да, не дают Парфенову делать программы, там, на каких-то больших каналах, нет того, сего, пятого, десятого. Но вот почему бы кому-то не помочь, не заняться продюсированием Парфенова для Ютьюба, деньги сейчас отбиваются, говорят, в Ютьюбе, то есть, на продюсирование проектов хватит. Л. Парфенов ― Не знаю. Ну значит либо не отбивается, либо это не нужно, либо я не нужен Ютьюбу, либо Ютьюб не нужен мне, но по какой-то причине эта история не срастается. А кроме того, к этому году было закончено два двухчасовых фильма, и осенью… Е. Афанасьева ― То есть, у вас нет времени? Л. Парфенов ― У меня нет ощущения, что я не занят по основной профессии. И осенью наконец-то выйдет том «Намедни» 1931-1940. Журналистикой я занят выше крыши, и еще вот немножко прийти и повышивать гладью для себя?.. Е. Афанасьева ― Почему для себя? Вот смотрите, вы сами сказали, что больше миллиона просмотров в Одноклассниках, в Ютьюбе сейчас собираются 7, 6 миллионов просмотров. Это вполне телевизионные цифры. Л. Парфенов ― Нет, для меня важно – ну хорошо, вот я сделал это, пожалуйста, я там присутствую, в этой программе. Я вел проект, записал пакет, у меня это отняло силы какие-то, я старался сделать это занятно, вот я себя в это… Что еще вокруг этого я должен сделать? У меня нет побудительного мотива. Вот видите, у вас нет ответа, почему я должен поделиться своей Австрией с градом и миром. Может быть, это даже интересно, может, это даже кому-то и покажется прикольным, и кто-то скажет, что это разнообразно, и даже подпишется на это. Но у меня личного мотива нету, а вы меня не смогли замотивировать. Е. Афанасьева ― Нет, это вас Картозия должен замотивировать, я не предлагала вам завести Инстаграм, поэтому это все к Николаю Борисовичу. Л.Парфенов: Либо я не нужен Ютьюбу, либо Ютьюб не нужен мне:по какой-то причине эта история не срастается По поводу, например, оперативного, как вы сказали, дисциплины оперативного повода. Мне даже любопытно, видели вы или нет… Л. Парфенов ― Информационного. Е. Афанасьева ― Информационного, извините, в прошлое воскресенье вот в минувшее в день ВДВ ситуацию на канале НТВ, когда во время прямого включения… Л. Парфенов ― Да, да, видел, конечно. Е. Афанасьева ― Если бы сейчас выходили в эфир, вы бы эту историю отыграли, и как? Л. Парфенов ― Ой, не знаю! Но для этого я должен оказаться в эфире. Вы мне сказали… мне же надо посидеть за столом… Ну конечно бы отыграл, ну просто потому что это новость. Не знаю, каким образом. В общем, это, конечно… напрашиваются обычно те комментарии, которые уже прозвучали. Мне кажется, что все это отыграно, потому что первое, что приходит в голову, поскольку это все с матом и с тем, что «Украину завоюем», это, в общем, конечно, первое что приходит в голову: за что боролись, на то напоролись. Е. Афанасьева ― А чисто профессиональный совет, что происходит с людьми, которые в этот момент работают в эфире, как на прямом включении с одной стороны, с другой, у вас есть какие-то советы, или просто такие… Л. Парфенов ― Я бы, наверное, на месте ведущей бы сказал… вы видели, что произошло, собрался и понимал бы, что сейчас комично, странно и не по-товарищески по отношению к коллеге сказать, что, у нас проблемы, типа они технические. Я, разумеется, видел в Ютьюбе. Я бы, наверное, сказал, что, вы сами видели, что произошло. Вот действительно так они отмечают праздник как никто. Мы обязательно вернемся до конца выпуска и свяжемся, что же происходит там, и узнаем о судьбе нашего коллеги. Ну что-нибудь там такое, потому что я просто понимал, что это какой-то такой шок, с которым нужно как-то справиться. Нельзя сказать, что: ой, тут чего-то немножко… и прикрыться платочком. Ну я не знаю, может быть, ведущая и не журналистка, ну, просто работает лицом, что называется, программы, это почтенное занятие, я тут сейчас не порицаю, и она просто не привыкла, что на нее может лечь ответственность за информацию. Потому что коль скоро ты входишь, то есть, не тот текст, который шеф-редактором утвержденный, читаешь, то ты входишь уже в информацию, ты немножко берешь на себя то, чего, может быть, у тебя и не прописано контрактом. Е. Афанасьева ― А в информацию уже не входит. Л. Парфенов ― Нет-нет, просто это зависит от предыдущего опыта, потому что, конечно, от такого растеряешься. Главное, что это все очень быстро происходило. На каком взводе должен находиться этот чмошник, прости господи, боже мой, я надеюсь, что это не является оскорблением, там, определенных социальных групп, а является – как это называется? Личным мнением. Е. Афанасьева ― Гостя в прямом эфире. Леонид Парфенов в гостях в программе «Телехранитель». Лёня, вы сказали, что у вас выходит том «Намедни», который ушел уже в довоенное время. Каким годом закончили вы ближе к современности, 2000-м? Л. Парфенов ― Нет, все заканчивалось, я по 2010 сделал. По 2010 было сделано, и после там 2000-е пошли уже, ну как-то трудно было сортировать, и получалось, что том набирался за пятилетку. И после томов 2001-2005… Е. Афанасьева ― Не отсеивается?.. Л. Парфенов ― Ну сложно, потому что все помнится, был 2006-2010, а потом я сделал 1946-1960, там вот как раз получилось полтора, потому что вышло, что невозможно это делить, нельзя понять оттепель без послевоенных заморозков. И, конечно, смерть Сталина, которая делит всю эпоху на до и после, она должна быть внутри, иначе это неразъемные какие-то вещи. Нельзя понять второй половины 50-х без конца 40-х – начала 50-х. Вот. И сейчас 1931-1940 – это по счету итого получается восьмой том, а по времени как бы минус первый. Е. Афанасьева ― Минус первый, будет еще минус? Л. Парфенов ― Нет, я не знаю. Е. Афанасьева ― До какого можно идти?.. Л. Парфенов ― Мне кажется, что 20-е годы слишком слабо ассоциируемы с современностью, чтобы из них можно было делать журналистику, это как-то совсем ретро, уже такая научная популярность. 30-е все-таки очень важны и поучительны в том смысле, что это и есть складывание Советского Союза в том виде, в каком он потом инерционно после Сталина жил. Никакого другого социализма, кроме сталинского, не существует, все эти остальные – это инерция того, что было сотворено им по своему образу и подобию, исходя из своих представлений о добре и зле. Поэтому вот то, что называется «наше славное прошлое» и прочее и прочее, и вообще вот это понятие, с которым я все ношусь, что это советская античность Е. Афанасьева ― Да. Л.Парфенов: У меня нет ощущения, что я не занят по основной профессии Л. Парфенов ― Мы смотрим и мы живем в эпоху ренессанса советской античности. Е. Афанасьева ― Помним мы ваше определение. Л. Парфенов ― Мы смотрим на это как на доступное понятное прошлое, из которого черпаются представления, не обязательно буквально копирование, но это такой оселок, такой гринвичский меридиан нашей цивилизации послесоветской, от которого все и идет. Ничего мы не выводим в массе своей, россияне ничего не выводят из Александра II или Александра III и слабо представляют себе разницу между двумя этими очень противоположными правлениями. Е. Афанасьева ― Абсолютно. Смотрите, каждый Новый год начинаешь переключать каналы в новогоднюю ночь, там чуть-чуть попозже, когда «огоньки» закончатся, идут сплошные дискотеки 80-х, 90-х, потому что все вот наши с вами ровесники плюс-минус, моложе-старше, они активно пляшут под песни юности. Л. Парфенов ― Просто они телезрители. Е. Афанасьева ― Сейчас я узнала, что, оказывается, уже дико модно среди поколения наших детей и даже чуть младше, ходить уже на музыку начальных 2010-х даже, собирают такие, конец 2000-х, начало 2010-х. Л. Парфенов ― Ну да, мода быстро меняется. Е. Афанасьева ― То есть, каждое поколение, не только современное, а уже поностальгировать сразу хочется, повспоминать. И вот эти большие тусовки – рассказали мне дети – дико модны среди молодых людей. Л. Парфенов ― Я не знаю, меру дикости этой моды мне трудно оценить. Но это понятно, что, конечно, мы все набираемся какого-то нового опыта, но он почти никогда не отменяет старый полностью. Это не выветривается. И есть какие-то вещи – а вот клево было тогда… это нормально. Это не только у нас. Я всегда привожу в пример, сколько раз я бывал на всяких американских днях рождений, или юбилеях, или еще чего-то, и там все начинается с »My Way», Синатра… Это все равно, что у нас, не знаю, какой-нибудь там «Как тревожен этот путь» — был такой мало признанный шлягер у Пугачевой. Но, в общем, типа, мы прожили… у нас это… я ничего не отдам… Это люди, которые родились после Фрэнка Синатры и этого хита, они все равно заводят «My Way» как главную американскую песню про биографию. Е. Афанасьева ― Понятно. Это у нас, хоть в Америке, хоть здесь, все закладывается и в детстве, и в юности, родителями, окружением, бабушками, дедушками. А вот про то, что моложе, мы все равно живем как-то, вот насколько легко вам это анализировать, когда вы пишете, там, 2005-2010, когда эту музыку уже совсем какие-то молодого поколения и музыка, и приметы. И вам надо все равно на это смотреть немножко с другой стороны, не изнутри. Л. Парфенов ― Конечно. Я смотрю на это все равно как на журналистику. Я много писал и актуально, и даже год в год делал, потому что когда ты слышишь, там, саунд какой-то «Утека-а-ай…», и ты понимаешь, что – оп, это что-то совсем новое, что-то тут оно новое сказало, поймало какой-то нерв жизни, и в этом смысле там Иван Дорн или кто-то, не знаю, первое, что пришло в голову, или феномен этих двух клипов «Ленинграда» — совсем из другой сферы. Или вот тот был пост-шансон, который сейчас как-то уже не на пике собирания дворцов спорта типа Ваенга и Стас Михайлов. Я ко всему к этому отношусь как к журналистскому материалу. Я ведь не музыковед, я же не Борис Барабанов, да? Я пишу про это как про социальный феномен. Что это значит для людей, как это передает эпоху, почему люди к этому относятся и так далее. Я в этом смысле не фанат, может быть, ничего из нижеперечисленного, но я с большим почтением отношусь, потому что это важный феномен эпохи, и я стараюсь ее описать максимально полно. Значит, я мимо этого не могу пройти. Е. Афанасьева ― Леонид Парфенов в программе «Телехранитель». Мы говорим и о его новом проекте «Намедни в караоке», который выйдет на канале RTVi и уже есть в аккаунтах RTVi в Одноклассниках, и о других проектах. У вас есть какая-то методология работы? Вот сейчас, когда вы понимаете, что, вероятно, будет потом «Намедни» 2010-2015… Л. Парфенов: 2011 ―2015. Да, для того чтобы 5 лет получилось. Е. Афанасьева ― Сейчас, когда эти года уже идут, вы как-то в течение года фиксируете то, что вы ведите заметное? Какая методика? Л. Парфенов ― Нет, в этом нет нужды. Иногда какие-то снимки сохраняешь в телефоне, например, поразившие. Ну, не знаю, вот Собянин плитку смотрел, такой снимок, очевидно, один может быть, потому что – ну редко он появляется на публике, и такие вещи надо… не шибко публичный человек, ну и так далее. Вот для феномена «реновация», если до него когда-то дело дойдет, это вот очень важно, потому что он туда заглядывает так, как будто там, не знаю, жерло вулкана. Но нет, специально нет. Сейчас все фиксируется и лучше потом смотреть это потоком и из этого потока выявлять. Что-то ты припоминаешь сам, что-то ты понимаешь, что могут припоминать люди. Тут ведь очень важно рассчитывать на тип реакции человека, вот это очень сладкое чувство – припоминать – да-да-да, ой, точно, вот это было, да-да-да! Это в 2006 году Айфон-то первый? О да, вот это было слово – разлоченный, не разлоченный, да-да, серый. Возили, по штуке баков возили спекулировали. Да, это вот все когда описываешь, важно, чтобы это был продукт, употребимый потребителем, извините за тавтологию, а не только себя потешить. Е. Афанасьева ― Бывает ли ощущение, что потом, когда книга вышла, и все уже – ах, вот это забыл! А, вот это самое важное! Л. Парфенов ― Нет, для меня это отстоялось – все. Ну потом можно учесть что-то на будущее, как-то сделать. Ну конечно, видишь какие-то косяки, это неизбежно, но вот зуда «дай-ка переделаю» – нет, нету. Значит, нужно учесть в следующий раз, значит, нужно что-то… Привыкаешь к тому, что КПД, конечно, не является стопроцентным. Е. Афанасьева ― Вы очень так, точно определяете, откуда что в какой год какой эпохи. Как вы определяете 2010-е? Л. Парфенов ― Ну видите, сейчас импровизировать сложно, для этого мне нужно сесть, и посидеть, и поработать над томом, это занимает минимум год, а то и два. А между 1946-1960 и 1931-1940 почти три прошло, так получилось. Очень затянулся процесс, потому что там очень сложно с иллюстрациями и с очисткой их прав. Нет, для этого нужно посидеть. Конечно, это нужно описать феномен, что такое путинская Россия. Главное, конечно, это персоналистский режим, время, которое все пронизано личностью правителя так или иначе. Я сейчас не про плохо или хорошо, а про то, что это так. И стиль, и образ этого правления, он откладывает огромный отпечаток на эпоху. Конечно, и всегда, и сейчас есть люди, которые живут вопреки времени, но для понимания феноменологии, которая возникает, она будет так же, как в 30-е годы процентов на 70 связана так или иначе с личностью Сталина, так и в 10-е годы она, наверное, настолько же связана с личностью Путина. Е. Афанасьева ― А в чем отличие от 2000-х, которые тоже все путинские? Л. Парфенов ― Ну нет, это не такое было, там были еще разновекторные истории, там разное сменялось, но вот такой, вот в классицизм пришедший – Сталин тоже не сразу, сталинская архитектура – это 1935 год, это вот этот дом на Моховой Жолтовского, где сейчас сидит «Система» — надеюсь, еще продолжает сидеть. Все так у нас непостоянно, так ветренно… Поэтому, вот эта вот заматерелость такая настоящая, вот классицизм, когда система уже равна самой себе, когда она уже вот неколебима широка стройна. Л.Парфенов:Мы смотрим и мы живем в эпоху ренессанса советской античности Е. Афанасьева ― Возвращаемся опять к песне. С точки зрения песни есть ли главные песни десятилетия сейчас? Ну вот еще мы не закончили их, но из того, что прожили в 10-е? Л. Парфенов ― Знаете, наверное, нет. Это связано прежде всего, что это не очень яркое время, все-таки время такой стабильности, переходящей в застой – опять-таки, не про плохо или хорошо. С одной стороны, нет тоталитаризма, который бы делал так, что все слушают одно, из-за этого в результате какие-то вещи приобретают больший резонанс, чем они бы того стоили. А с другой стороны, при этой разновекторности, разности, отсутствия внятных идеалов – вот почему нет большой архитектуры у нас? Столько денег было потрачено, все. Ну вот этот Лахта-центр… ну господи, ну таких в Бангкоке, Сингапуре и Шанхае воз и маленькая тележка. Ну, 47-й куала-лумпурский офисный центр такой. Понимаете, потому что нет идеи, нет мечты, нет идеалов. Е. Афанасьева ― В сталинской архитектуре была? Л. Парфенов ― Конечно. Она утверждала себя, вот этот новый неоисторизм, типа – мы синтезируем лучшее классическое наследие, и вот из этого вот она такая… Она же была очень уверена в себе, она была уверена в своей правоте. У нас сегодня нет уверенности ни у кого в правоте, мы как-то все поеживаемся от того, каким медным тазом накроется видимое благополучие. Более того, уже столько раз нас время пребольно щелкало по носу. И перестали мы быть – как это? – энергетическая сверхдержава, да? Как-то упивались одно время. Ну и это могло бы казаться гордостью, но недолго гордость продолжалась. Так что, нет, мне кажется, что с этим связано. И ведь Земфира, например, это голос все-таки нулевых. Е. Афанасьева ― Да. Л. Парфенов ― Он гораздо более свободный. И то, что сейчас мы слушаем Земфиру, даже и новые ее вещи, скорее как память о нулевых. Е. Афанасьева ― Конечно, на концерты Земфиры приходят те, кто вырос на этом. Л. Парфенов ― Да, мы так и помним трещинки, да, и »привет, ромашки», и »меньше всего нужны мне твои comeback’и». Е. Афанасьева ― А с точки зрения предметного мира для вас есть ощущение вот 10-х, что это за символ? Л. Парфенов ― Ну тоже много. Надо сесть и… Е. Афанасьева ― То есть, такого яркого сразу на ум не приходит чего-то? Л. Парфенов ― Ну конечно, гаджеты. Конечно, это время уже совершенно полной гаджетомании, и ясно стало, и тесно связанной с этим манией соцсетей. И когда говорят: а вот героев нет, не рождает эпоха… вот, пожалуйста, это правители мира, да, Стив Джобс, царство ему небесное, да, как он повлиял на образ жизни миллионов людей, он изменил это так, никакой изобретательнице мини-юбок не снилась та революция, которую он сделал вот с этой гаджетоманией, с этим тактильным контактом с родным вот этим обмылочком, вот этим вот существом, в котором… Е. Афанасьева ― Вся твоя жизнь. Л. Парфенов ― Да, вся твоя жизнь заключена, и горе страшное, ежели забыл дома – это хуже, чем захлопнуть дверь без ключа, оставить деньги… Е. Афанасьева ― Самая страшная фобия. Л. Парфенов ― Да, равносильно этому, потому что теряется жизнь, ее всю надо восстанавливать теперь, потому что никого не найдешь, и тебя никто не находит. Вот. И, конечно, соцсети. Особенно ведь неспроста мы вторые по числу блогеров в мире после Америки, притом, что в Америке население в два с лишним раза больше. Америка перевалила же даже за 300 миллионов, а мы сейчас вряд ли набираем 140, переписи давно не было. И это, конечно, альтернатива прессе… Е. Афанасьева ― То есть, вы говорите, что вас в соцсети не затащить, и при этом понимаете… Л. Парфенов ― Нет, меня самого там нету. Но когда что-то резонансное случается, ты поневоле – ты не можешь от этого никуда деться. Понимаешь, когда случается сегодня в соцсетях, это ровно то же, как раньше было невозможно никуда деться – ну я не знаю, как от прямой линии Путина невозможно никуда деться. Ты ее мог не смотреть, да, и у тебя нет никого знакомых, но ты знаешь какие-то фрагменты, ты знаешь какие-то вопросы, ты знаешь, что сказала, там, Собчак. А как тетенька из Нарьян-Мара что сказала… Е. Афанасьева ― Вот на такой странной ноте мы вынуждены закончить эфир, потому что время подошло к концу. Л. Парфенов ― Потому что вот такие они, телехранители. Е. Афанасьева ― Леонид Парфенов в программе «Телехранитель», приходите почаще. Всего доброго, прощаюсь на две недели, уеду в отпуск. Елена Афанасьева, до свидания. Л. Парфенов ― Счастливо!

Ссылка на источник