А. Плющев― Здравствуйте. Я – Александр Плющев. У нас на »Эхо Москвы» Виктор Шендерович, писатель. Добрый вечер, Виктор Анатольевич. В. Шендерович― Добрый вечер. А. Плющев― Я, честно говоря, ожидал, что вы придете в толстовке с надписью «Мой друг – Кирилл Серебренников». Сегодня такой флешмоб запустили в соцсетях и многие фотографии с Кириллом Серебренниковым выставляют. В. Шендерович― Ну, вот упустил я этот флешмоб, что не помешает мне поздравить Кирилла с днем рождения. И напомнить ему, несомненно, известные ему слова Льва Толстого о том, что для счастья человеку нужно столько же счастья, сколько несчастья. И если смотреть сквозь призму этой мысли толстовской на то, что произошло, то я думаю, что те негодяи, которые учинили то, что они учинили с Кириллом Серебренниковым, несомненно, должны вывести его судьбу на какую-то новую высоту. Потому что художник, душа художника такие вещи перерабатывает. Это топливо. И прошу не искать в моих словах никакой иронии. Несомненно, его судьба будет выведена — уже вышла и выйдет еще — на новую орбиту. А каким образом именно он как художник поблагодарит тех, кто с ним это сделали – мы увидим наверняка. С днем рождения, Кирилл! Не сомневаюсь, что он скоро будет на свободе. А. Плющев― Мы слышали только что в новостях о том, что как-то пытаются деятели искусства налаживать своеобразный диалог с силовиками. Какую-то специальную программу разрабатывают. Это не первый такой случай. Сейчас в Санкт-Петербурге. Был и в Москве. В. Шендерович― У Татьяны Дорониной. А. Плющев― Что они с СК что-то подписали. В.Шендерович: У Серебренникова отдачу с налоговых денег я вижу. Я вижу эти спектакли В. Шендерович― Они будут культурно повышать Следственный комитет. И они их ознакомят с творчеством Льва Толстого, Антона Чехова и Федора Достоевского. Бастрыкин разрыдается и перестанет вывозить журналистов в лес на прогулки. А. Плющев― Следователи знают Кирилла Серебренникова из приказа. Непорядок же. В. Шендерович― Это не называется сотрудничество. Это называется лечь плашмя и принять надлежащую позу. Это можно назвать тоже сотрудничеством, но это своеобразная профессия, у этого труда. Нет, нет, какое может быть с ними сотрудничество? Сотрудничество — в принципе — государства и деятелей культуры (в принципе, такое датско-норвежское), да почему бы нет? Разумеется. Возможно. Но только в этом случае это должно быть государство, а не банда, не корпорация, которая захватила власть. Потому что в противном случае это все превращается в доронинско-бастрыкинский случай типовой. А. Плющев― Я не знаю, в последнее время сами мне кажется, не сотрудничаете с государством. В смысле денег не берете. В. Шендерович― Да я как-то не ходил… А. Плющев― И в первое время. В. Шендерович― У этого государства… Так сложилась моя судьба, что незадолго до возникновения этого государства я ушел — я работал в ГИТИСе педагогом по сцендвижению, в Щукинском училище — я ушел с последней зарплаты. С тех пор я только плачу налоги этому государству. А государство на мои налоги блестяще, как мы видим, обеспечило себя ОМОНом, бронетехникой, панамскими офшорами и так далее. А. Плющев― Некоторые, тем не менее, деятели культуры не брезгуют с ним взаимодействовать. В. Шендерович― Я уже говорил об этом. Мой случай счастливый. Для меня счастливый — потому что моя работа не требует никакого подхода к казне. У меня вот лист бумаги; на компьютер я себе накопил. И все, а больше мне… — как сказано у Левитанского: «кровать и стол, а больше ничего не нужно». Когда кинематографисты или издатели журналов, театральные режиссеры и так далее… — там такие специальности, отрасли культуры, которым нужны деньги. Просто для того, чтобы сделать. И они вынуждены уже, так или иначе, сотрудничать. Дальше каждый определяет для себя правила этого сотрудничества. Это уже персональные правила. Каждый решает, до какой степени. Вообще — целеполагание, во-первых! Потому что случай Серебренникова, который берет деньги из бюджета, но отдает это высококлассной продукцией, это, конечно, не то, что другие случаи. Не надо через запятую его с Бабкиной перечислять. Это разные случаи! И мне кажется, что брезгливая такая надменная усмешка: ага, брали деньги, а теперь… – это бесстыжая усмешка. Надо понимать, что культура, разумеется, нуждается в деньгах. Я хочу сказать по секрету: это мои деньги. Это не деньги Суркова, Путина, Бастрыкина. Это мои деньги. И твои. И вот при всех присутствующих и всех слушающих нас — это налоговые деньги. И наши в том числе — мы даем на культуру. У Серебренникова отдачу с этих денег я вижу. Я вижу эти спектакли. Отдачи от Чайки и Бастрыкина… То есть я тоже ее вижу, но она мне в лицо приходит прямым — и хук. В район диафрагмы. Как они приходят мне обратно, мои деньги. Поэтому надменная гримаса по поводу деятелей культуры, которые берут государственные деньги… это наши деньги, мои деньги! И я делюсь с Кириллом Серебренниковым, я ему доверяю, кстати говоря, легко. А. Плющев― Выведу фейсбучную дискуссию к нам сюда на радио. Там когда Кириллу Серебренникову разрешили прогулки, тут же журналисты бросились снимать, как он пойдет гулять. В том числе телеканал «Дождь» снял и люди критиковали телеканал «Дождь», ну понятно Лайф, понятно РЕН, но вы-то куда, зачем вы бросились. Зачем людям вообще эта информация. Знаете, что он гуляет. И хорошо. О журналистской этике сейчас пару слов. В. Шендерович― Я тоже не в восторге, если…Я не знал; я не в восторге от этого прямого включения. Не в восторге, разумеется. Потому что это в чистом виде частная жизнь человека. И все, что надо прокомментировать — интерес к этому делу, и комментарии, и суд – все это общественно важно. А вот подстеречь человека, — да, я понимаю, досужий интерес, но мне не кажется это очень правильным. А. Плющев― День рождения сегодня не только у Кирилла Серебренникова. Еще у Игоря Сечина. Тоже можем его поздравить. В. Шендерович― Да, бывают странные сближения, как писал А. С. Пушкин. Но если Серебренников режиссер, то Игорь Сечин, со всей очевидностью, персонаж. А. Плющев― Или автор сценария. В.Шендерович: «Может быть» – не основание для обвинительного заключения, это основание для статьи в желтоватых СМИ В. Шендерович― Он персонаж. Эти все сценарии были написаны, а он как раз персонаж тех пьес, где написаны эти сценарии. Он персонаж Сухово-Кобылина. Со всей очевидностью. Эдакая «прорва. Это из »Смерти Тарелкина» персонаж; это человек, перекрывший самые мрачные гротески. Я должен капитулировать; как человек, пытающийся писать в жанре сатиры, я вынужден признать свою полную капитуляцию, опять перед реальностью. Потому что я бы постеснялся — эти корзинки с колбасками, перед тем как собираешься съесть человека живьем… я бы… просто в голову не пришло, фантазии бы не хватило. Он полноценный персонаж Сухово-Кобылина, это морок. Это персонаж-морок. Из самых страшных фантазий. Вот — скорее всего из »Смерти Тарелкина». Я уже цитировал: экая прорва. И  когда же днище-то выпрет? — интересуются в »Смерти Тарелкина». Мы все ждем, когда у Игоря Ивановича выпрет днище. Потому что надежды на прокуратуру и Следственный комитет, со всей очевидностью нет. Значит, конец этому будет, когда выпрет днище. У этой ненасытной прорвы. То, что мы наблюдаем, — это действительно уже не описывается в рамках реалистической драматургии. Это никакой Чехов и даже Островский уже близко не лежали. Это Сухово-Кобылин. А. Плющев― Ну хорошо, с Сечиным разобрались. А Улюкаев. В. Шендерович― Уже разобрались с Сечиным? Мои поздравления. Пока что он разбирается с нами со всеми. А. Плющев― Так трактую ваш ответ. Мы продолжить о нем, если недостаточно. В. Шендерович― Нет, вполне достаточно; читайте Сухово-Кобылина. Это было поздравление с днем рождения, будем считать. Напутственное. А. Плющев― Но есть и еще один персонаж этой истории. Улюкаев. Теперь мы знаем расшифровку. Читали? В. Шендерович― Читал расшифровку; из нее с очевидностью явствует, что никакой базы под обвинением просто нет. Из этой расшифровки совершенно ясно, что он стал жертвой вот этой… ищу правильный корень – хитро-умной разводки и провокации Игоря Ивановича Сечина. Которого теперь можно судить и за оговор тоже. Были несколько статей Уголовного кодекса тяжелых, по которым его нельзя было судить, — вот, теперь можно и за эти! Оговор. Совершенно очевидный. Ничего там нет в этом деле. Зеро, ноль. Никаких со всей очевидностью. Нигде в данных этой расшифровки… А. Плющев― То есть вы уверены… В. Шендерович― Послушай, в чем я уверен, это совершенно неважно. Нам предъявили, собственно доказательную базу. В ней ничего нет про взятку! В ней ничего нет про эти миллионы долларов! В ней есть про охотничьи колбаски, про вино, про курточку. Про что угодно в ней есть. Это очевидно, что человека… И вот эта уклончивость Игоря Ивановича… Ведь позвольте, он знал, что все пишется. Он же сам организовал запись эту! Ну, так произнесите. Где же слово «доллары», «деньги», где? Посылочка, колбасочка, корзиночка, в багажничек, курточка… Ну, подготовь доказательную базу! Нет. Зеро. Ничего. Разводка. Вот эта самая стенограмма должна лечь в основу его обвинения в оговоре. А. Плющев― Может у них принято так друг с другом разговаривать, чтобы никто не догадался. В. Шендерович― «Может быть» – не основание для обвинительного заключения. «Может быть» – это основание для статьи в каких-то желтоватых СМИ: «Может быть». Это даже можно вынести на обложку: может быть, Улюкаев брал! Но когда это мы читаем в обвинительном заключении, когда это основание… Ну чего мы будем говорить о российском правосудии Данилкин на свободе и на работе. Чего мы будем это обсуждать? Пока не сидит — Данилкин, вынесший, напомню, второй приговор Ходорковскому, вот пока он на свободе и на работе, давай закроем тему российского правосудия. Это просто как-то безвкусно, это обсуждать. Мы просто в очередной раз это увидели. На очередном 115-м примере. Можно на деле Белых это смотреть. Можно на деле Серебренникова. На деле Улюкаева. На любом деле — просто наугад — мы видим качество правосудия. А. Плющев― А я даже  не о правосудии в данном случае. Я о том, что делал Улюкаев и знал ли он и понимал ли он, в каком мире с какими людьми он контактирует. В. Шендерович― Он думал, что он знал. Я думаю, что он прекрасно знает цену — и знал — Игорю Ивановичу Сечину. Но полагал, что их конфликт находится в рамках номенклатурного конфликта, где он противостоит… Он своим номенклатурным влиянием и весом противостоит номенклатурному влиянию и весу Игоря Сечина. И личные отношения как бы подчеркивали честность поединка, как боксеры касаются друг друга перчатками перед началом боя. Мы по разные стороны номенклатурных баррикад, но у нас уважительные отношения, пожалуйста, подчеркнуто коллегиальные отношения — и корзиночки с колбаской вашей охотничьей в качестве подчеркивания уважения… Вот что думал поэт Улюкаев. Потому что он все-таки предполагал… Он понимал, что имеет дело с номенклатурным противником, но, видимо, не понимал, что имеет дело с конченым подонком. Вот это ему обнаружилось в момент ареста уже. А. Плющев― Как вам выражение «бойтесь данайцев, приносящих колбайцев». В. Шендерович― Это — я не знаю, перефразировал ли Улюкаев, но это из »Записных книжек» Ильфа: «Бойтесь данайцев, приносящих яйцев. Ну, срифмовалось. Но видите, в этом некоторая разница между господином Улюкаевым и товарищем Сечиным. Он про данайцев… В академиях не обучался! Он про данайцев ничего не знает, Сечин. Он без центонов, без цитат. Без рефлексий. Он по-простому. Да, это Ильф, из »Записных книжек». Вопрос только в том, что мешало… Но это уже когда он выйдет на свободу (Улюкаев), я надеюсь, то можно будет уже приватно спросить. А что вам мешало, собственно, понимать, кто такой И. И. Сечин? До того как на вас надели наручники. Что вам было неизвестно про И. И. Сечина? Но это уже вопрос на будущее. В.Шендерович: Повесивших доску не расстреляют в ближайшее время. Увидим, где живем. Не в Узбекистане, но и не в Европе А. Плющев― Увлекает ли вас тема, волнует ли вас вопрос: как они теперь там вообще после такого все живут. Как они будут общаться. Все же знают, что теперь приехать за колбасками-то… В. Шендерович― Вот это… А. Плющев― Можно уехать сразу… В. Шендерович― Это наш коллега Пархоменко задал этот вопрос в фейсбуке, тоже публично: как они себя чувствуют, эти потребители охотничьей колбаски? Да, ну что же: ясность, как говорил Мюллер, — одна из форм полного тумана. В »Штирлице», если помните. Сейчас немножко увеличилась она, после этого. Вообще происходят полезные процессы. Улюкаева жалко и пожелаем ему освобождения. Но прояснение ситуации — что на сечинском фронте, что на кадыровском… — некоторая ясность, дошедшая до такого предела, что человек уже не может делать вид; косить под слепого уже не получается! Ни в случае с Сечиным, ни в случае с Кадыровым. Не получается косить под слепого. И люди, которым по роду службы надо косить под слепых, находятся сейчас в затруднительном положении. Мне их жалко. Но немножко меньше, чем российский народ. А. Плющев― Леонид догоняет вопросом: «Тогда согласно вашей логике взяткодателям и мздоимцам достаточно договориться называть взятку «колпачками, помидорчиками, огурчиками» и прочее, чтобы сказать, что речь идет совсем не о взятке. Так?» В. Шендерович― Нет, мы же говорим не о технологии. Зачем выдумывать новое? — вот есть Гоголь с борзыми щенками. Описание технологии уже давно есть и в том же Сухово-Кобылине. Есть описание технологии. И в том числе выход взяточника сухим из воды. С бросанием другой суммы денег в лицо: взяточник в лицо взяткодателю… Все это описано многократно. Повторяю, когда вы говорите: не увлекает ли меня, нет ли новизны в этой драматургии? Никакой новизны в этой драматургии нет. Все это многократно описано в классической русской литературе. Впрочем, в английской у Диккенса тоже описано. Это многократно все описано. А. Плющев― Появилась доска на доме, где жил Борис Немцов. Памятная доска. И теперь московские власти говорят, что как-то, поскольку это без них установили… В. Шендерович― Это, конечно акт гражданского сопротивления. Это ясный акт гражданского сопротивления. Подчеркивающий, что мы все-таки не в Узбекистане и не в Северной Корее обитаем. Поэтому тех, кто повесил эту доску, — их не расстреляют из огнеметов, видимо, в ближайшее время, или из бронетехники; а за судьбой доски будем смотреть. Вот мы сейчас увидим, где мы живем. Не в Узбекистане, но явно не в Европе. А. Плющев― А вас что-то удивит, потому что с мостом Немцова такая же история. Сотрудники Гормоста или кто они… В. Шендерович― Разумеется, будем теперь… А. Плющев― Или какое-нибудь движение СЕРБ. В. Шендерович― Послушайте, если можно убить Немцова в 100 метрах от Кремля, и оставить безнаказанным заказчиков, даже не допросить их. То уж снять доску его памяти — вообще фигня вопрос. Если можно после всего, что делали, тем более на мосту Немцова… нет, нет, никакого удивления не будет. Просто идет вот такое… Но то, что акт гражданского сопротивления состоялся, это хорошо. Это хорошо, потому что повторяю, речь ведь в установлении правил игры. И те люди, которые повесили эту доску — это какой-то очаг гражданского сопротивления. Достоинства человеческого. Это очень хорошо, что это происходит. А. Плющев― Обязательны какие-то материальные символы в данном случае. Мост Немцова название… В. Шендерович― Что значит обязательны… А. Плющев― Не важнее ли память как память. В. Шендерович― А почему это надо противопоставлять? Вот это память в том числе. И таблички, которые вешают… вот »Последний адрес» — это в том числе! Вот — человек зацепится глазом, вспомнит… А. Плющев― Или узнает. В. Шендерович― Да! Точно так же как в Берлине, Мюнхене наткнешься. А невозможно пройти, они везде под ногами, эти таблички. С последними адресами. В Германии. Нельзя забыть! Совестливые люди будут вспоминать и так. А остальным надо напоминать, надо сделать нормой! И когда есть сотни, тысячи таких табличек под ногами, давно, то появление нового Гитлера, нового тирана — менее вероятно. А когда вешающие таблички становятся маргиналами — или изначально маргиналы — то вот вам и портреты Сталина, гораздо большего размера, чем эти таблички вместе взятые. Эти портреты. В.Шендерович: Ясно, в каких отношениях путинская власть находится с именем Немцова. Разумеется. Логика номенклатурная А. Плющев― А как вы думаете, почему московские власти воспротивились. Им-то что. Ну висит на доме и висит. В. Шендерович― Московские власти чуют, знают тренд. Московские власти — это путинские власти. Как будто есть какие-то отдельные московские власти! Как будто мы в Германии, где есть земля… А. Плющев― Некоторые разбираются в сортах башен. В. Шендерович― Вы знаете, некоторые разбираются и в сортах дерьма. Но это отдельная профессия. Есть путинская власть. И ясно, в каких отношениях она находится с именем Немцова. Разумеется. Тут же логика номенклатурная. Это же не то, что кто-то, кто будет принимать решение об атаке на эту табличку, ее снятии, он против Немцова даже. Он рассуждает абсолютно номенклатурным образом: если я этого не сделаю, то там наверху это прочтут как вызов, как солидарность с оппозицией — и кто-нибудь нашепчет кому-нибудь, вот и все. Я потеряю просто казну, финансирование. Меня снимут. Эти самые деньги будет распределять другой. Это простые ребята совсем. У них хватательные и глотательные рефлексы. Не надо их нагружать особенной идеологией. Просто в данном случае — это ясный сигнал. Имя Немцова — раздражитель для власти. Зачем раздражать власть? А если ты снимешь такую табличку, то как минимум ты подчеркнешь лояльность. Что о тебе там будут говорить по »Эхо Москвы» и на «Дожде» — совершенно безразлично. Лояльность ты подчеркнул. Ты молодец. Все в порядке с финансированием. Простые ребята — чего мы в них ищем каких-то сложностей достоевских? А. Плющев― Там один из инициаторов, точнее главный инициатор этой таблички – муниципальный депутат. И у нас выборы муниципальных депутатов. В. Шендерович― Я, кстати, прочитал, Сергей Марков его зовут… А. Плющев― И вздрогнул. В. Шендерович― Я вздрогнул. А. Плющев― Я тоже. В. Шендерович― Потому что подумал, что мы присутствуем при каком-то невероятном сальто-мортале. Нет, все хорошо. Я не беспокоюсь больше за главного Сергея Маркова. Мы успеем про муниципальных депутатов? А. Плющев― Можем перенести на следующую часть. Тем более что там есть что обсудить. Ходить, не ходить и так далее. Виктор Шендерович, писатель отвечает на мои и ваши вопросы. НОВОСТИ А. Плющев― И мы продолжаем «Особое мнение». Остановились мы на муниципальных выборах и у нас в Москве и других регионах тоже будут. Ходить, не ходить, выбирать, не выбирать. Только что слышали Ирину Прохорову. В. Шендерович― Я, разумеется, пойду и считаю, что пойти надо. Потому что это выборы — и там действительно есть достойные люди. К сожалению… А. Плющев― Вы уже изучили… В. Шендерович― Я знаю, где находится мой избирательный участок. А. Плющев― Нет, кто там баллотируется. В. Шендерович― Да, знаю. Но это мое желание узнать — моя чистая любознательность. Потому что должен заметить, что ни один кандидат мною не заинтересовался. Я  ими — да. Отчасти просто из такого профессионального любопытства. А мной — нет, никто. Как жителем — нет. Никто за мой голос не борется из тех, за кого предлагается голосовать. А. Плющев― То есть вам не кидали листовки. В. Шендерович― Ничего. А. Плющев― На »Эхо Москвы» узнали только. В. Шендерович― Нет, я знаю про выборы. Я в курсе. Мне и до вас говорили. Но так, чтобы прямо они боролись за мой голос, чтобы меня одолеввали: ходи сюда, а сюда не ходи… — нет, не могу этого сказать. И эта пассивность и со стороны… Эта игра, к сожалению, идет на пониженных оборотах. И государство, конечно, чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы вообще это все происходило вяленько. А. Плющев― Засушить. В. Шендерович― Засушить. Да, что и делает благополучно. То, что — вы же видите, это же круглые сутки не крутится по телевидению: приди, приди… Никто, собственно, не знает. Я думаю, что явка будет чрезвычайно низкая. Что чрезвычайно, конечно, выгодно власти. Еще раз: истина конкретна, ситуации бывают разные. И муниципальные выборы (я тут согласен с Ириной Прохоровой), это тот случай, когда действительно можно избрать приличного человека. Есть эта возможность. Другое дело (я уже говорил об этом), что муниципальный депутат очень скоро упрется в потолок возможностей. Да, вот что-то решить на этом квадратном метре можно, но дальше он упрется в коррупционную политическую систему. И я уже говорил: либо надо идти в навальные, то есть в политику, собственно. Либо входить в эту структуру коррупционную. Становиться частью этой коррупционной структуры. Тут, к сожалению, никаких иллюзий тоже не должно быть. В.Шендерович: Круглые сутки не крутится по ТВ: приди, приди. Никто не знает. Я думаю, явка будет чрезвычайно низкая А. Плющев― А если не секрет, вы как отбирали своих кандидатов, за которых будете голосовать. В. Шендерович― Да фейс-контроль в основном, и биографию посмотреть. Нет, у меня, к сожалению… Еще раз говорю, это, к сожалению, я не могу сказать, что я жизнь посвятил этому отбору, но все-таки »давно тут сидим», как говорили старики в »Белом солнце пустыни». А иногда достаточно, в общем, взгляда в биографию. Кроме того, есть некоторые политические партии, которые они представляют которые тоже делают в ряде случаев невозможным даже рассмотрение кандидатур, допустим. А. Плющев― Да, отрицательный отбор там легкий. А как положительный. В. Шендерович― С положительным сложнее. Ну ничего, справимся. А. Плющев― Понятно. В. Шендерович― Но вообще хочу сказать: товарищи, я в Сокольниках живу! Давайте агитируйте меня! У вас еще есть денек завтрашний. Давайте поагитируйте меня. За мой голос поборитесь. Я знаю, вы его очень хотите. Если вы всерьез. Если вы не понарошку на эти выборы, а всерьез, — поборитесь за мой голос! А. Плющев― Хорошо. У нас тут еще пока вас не было, были выступления в поддержку Мьянмы. Мы все очень волнуемся за Мьянму. В. Шендерович― Есть основания волноваться, не столько за Мьянму, сколько в данном случае — безо всякой иронии — за народ рохинджа. Потому что это… Я мало что знал об этом — слышал, но знал мало. Это конечно уникальный как выясняется, случай. Народ-беженец. И это вполне трагическая история. И здесь как всегда сплетено несколько ниток. Которые надо очень точно расплести. Есть трагедия народа рохинджа — и как справедливо заметил Навальный в своем тексте: если бы Кадырова, и московских мусульман, и российских мусульман всерьез бы волновала солидарность с народом рохинджа, то пикетировать надо было и »Аллах акбар» кричать — у стен Кремля непосредственно. Или по месту жительства Владимира Путина. Собираться, где он там живет. Вот туда всем! Потому что Россия наложила вето вместе с Китаем на рассмотрение этого вопроса. Россия не дала, препятствует политическому урегулированию этого вопроса. Потому что у России бизнес в Мьянме, а также бизнес с Китаем — и не-поддержка народа рохинджа является частью «торговых» отношений наших с Китаем: политических. Значит демонстрировать надо у китайского посольства. Если вы всерьез. И прежде всего у путинской резиденции. А дальше… Понятно, что Рамзану Кадырову совершенно по барабану народ рохинджа. Как и все остальные народы. Что это была совершенно внятная демонстрация силы. Он показал в очередной раз, кто в доме хозяин. Показал, что ему… «Все звери равны, но некоторые равнее». Мусульмане показали, что к людям, которые режут горло баранам в рабочем порядке, у ОМОНа несколько меньше вопросов, чем к очкарикам. И поступают с ними по-другому. А. Плющев― Скорее ОМОН показал. В. Шендерович― Да, ОМОН показал, с кем он заточен на настоящую бесстрашную борьбу! ОМОН, который легко справляется со мной, Львом Рубинштейном и Серебренниковым даже, режиссером. Вот эти двустворчатые шкафы, которые приезжают брать Серебренникова силовым образом… Тут их чего-то не оказывается. Тут почему-то в мокрых штанах… А. Плющев― Приказа не было. В. Шендерович― …бегают менты и уговаривают, хотя лозунги там были: и Калмыкия поминалась буддистская, и буддисты-убийцы. Там на пару уголовных дел точно накричали. Нет, все тихо. Никаких претензий нет. Кадыров показал, кто в доме хозяин. Что с этим делать, пускай номенклатура дальше думает. Зачем он это делает, я думаю, куда он целится? Своего карьерного предела в РФ Кадыров уже достиг. Больше, чем главой Чечни ему тут не быть. Без Путина ему не жить никак. Ни главой Чечни, просто не жить — без Путина в России. Я думаю, что это – впрок; я думаю, что Кадыров довольно очевидно заявляет свое лидерство в российском мусульманском мире. В региональном исламе. Я думаю, что это сделано впрок на день, когда исчезнет из политического, как минимум, бытия Владимир Путин — на этот случай у Рамзана Кадырова хранится свернутое знамя ислама зеленое. Боеспособная исламская армия. Созданная, в частности на наши налоги. И в этот момент он сильно рассчитывает, я так думаю, на исламское братство. В этот момент и выяснится, до какой степени он »пехотинец Путина», как он сам любит говорить. Это совершенно очевидно: этот пехотинец выстрелит в спину в ту секунду, когда ему это понадобится. А. Плющев― Путин по вашим словам уже не будет. В. Шендерович― Нет, вот я говорю… А. Плющев― То есть в спину уже некому стрелять. В. Шендерович― Нет, вот когда нужно будет выстрелить… — есть переходный период, последние несколько минут… — выстрелит легко. В политическом смысле. Ну и не в политическом тоже, разумеется: человек практический. Но — не заржавеет. Совершенно понятно, что Рамзан Кадыров играет уже такую серьезную геополитическую игру. То, что от имени ислама в России, как и в мире, говорят убийцы — это симптоматика. Эта симптоматика имеет отношение, разумеется, не только к России. В мире тоже — уже со времен Хомейни от имени ислама говорят убийцы. И про слове «ислам» вздрагивает весь мир уже довольно давно. Это драма и ислама, и мира. И драма России, что от имени мусульман говорят не мирные муфтии, которых довольно много у нас. И Татарстан весь есть. Все как-то молчат. Слово «ислам»… От имени Аллаха, порученцем Аллаха, в том числе прямо заявляющем о своей готовности карать, от имени Аллаха, — так по-простому — давно заявляет Рамзан Кадыров. Никаких возражений ни от Генпрокуратуры, ни от Следственного комитета по этому поводу, ни от мирных муфтиев Татарстана мы не слышим. Это чрезвычайно драматичная ситуация. Выходящая, думаю, за рамки конкретной истории. А. Плющев― Сложилось впечатление, что в одном исламе так. А вот в Екатеринбурге человек, который въехал в кинотеатр и пытался его поджечь. В. Шендерович― Разумеется. То, что от имени православия давно говорят не Александр Мень и не просвещенные (христиане), а именно клерикалы… что от имени православия — Гундяев, мы в этой студии говорили тысячу раз. Да, и разумеется, это общий процесс! Но если говорить о мире, то сегодня, конечно, ислам — несколько более болевая точка. Если говорить о России¬— да, православие нос в нос идет… Да клерикалы — они клерикалы и есть! Слушайте. И те убивали, и эти убивали. Ради истинной веры! Какая разница, как выглядит истинная вера, если можно убивать любого… А. Плющев― Еще один вопрос. Еще одну тему попытаемся успеть. Это Томск, кадетский интернат. Где воспитанники отказались есть мясо… В. Шендерович― Червивое мясо. А. Плющев― С опарышами. В. Шендерович― Ничего не напоминает? Никакую киноклассику? А. Плющев― Ну да. В. Шендерович― «Броненосец Потемкин». Теперь — почувствуйте разницу. Там бунт, здесь (цитирую): родители не знают, что делать. По их словам они боятся куда-то жаловаться, опасаясь, что у детей могут возникнуть проблемы2. Понимаете, где мы находимся, в каком низу? В какой северокорейской низине или узбекской. Они боятся жаловаться. Боятся не те, кто червивую кашу дают детям, а боятся родители за детей, которые пожаловались! И вот тут я вспоминаю телекомпанию ТВ-2 томскую, свободную. А. Плющев― Это она и сообщила, кстати. В. Шендерович― Она — это кто? А. Плющев― Они в Интернете работают. В.Шендерович: Люди, которые по службе косят под слепых, находятся в трудном положении. Мне их жалко. Но меньше народа В. Шендерович― В Интернете! А томская телекомпания ТВ-2 закрыта давно. И именно для этого закрыта – чтобы такого рода сообщение не стало главной темой для области, на много-много дней! И тогда, если бы работала томская телекомпания ТВ-2, и это было бы главной темой для всех, дрожали бы те, кто кормят червивой кашей детей. А не их родители — за судьбу детей. А дальше — к свободной прессе прилагается независимый суд, который посадит тех, кто проворовались там, и кормили червивой кашей, и недосмотрели. А дальше — прилагаются свободные выборы, которые погонят вон власть, которая позволяет себе вот такое. Вот так работает этот механизм. А когда нет свободной телекомпании, и нет свободного суда. и нет выборов, да и нет мобильных телефонов у курсантов… никто же не снял даже! Через какое-то время выяснится, что это, разумеется, клевета. А. Плющев― А Роспотребнадзор. В. Шендерович― Через какое-то время начнут искать: а кто, собственно, был зачинщик? И — родители не зря беспокоятся за судьбу детей. Потому что главное внимание будет привлечено: а кто, собственно, поднял бучу-то? Кто сор из избы вынес? Кто не патриот Томской области? Кто вынес сор из избы? Кто этот негодяй. Вот как бывает у нас в узбекистане. А там, где была бы свободная телекомпания и свободные выборы, и свободный суд, там было бы немножко по-другому. Это – «кто про что, а вшивый про баню» — я всегда пытаюсь вывести на некоторый общий знаменатель. Чтобы мы поняли, как мы живем, по каким правилам. И что свободная пресса и все остальное — свободный суд, выборы — нужны не кому-то. Не Страсбургу. И не Госдепу США. А нам! В Томске в частности, родителям. Чтобы их дети не ели червивое мясо и кашу. А. Плющев― Писатель Виктор Шендерович в программе «Особое мнение». Большое спасибо, Виктор Анатольевич. До свидания.

Ссылка на источник